Виктор Лысенков - Мементо ! (Книга стихов)
Как точно слово поэта:
Ничто не забыто. Никто не забыт.
РУСКОЙ ЖЕНЩИНЕ
(вынужденная дидактика)
Будущее нации - в руках матерей
О.Бальзак.
...А что это так равнодушны
Мы, русские, к нашей трагедии?
Пытаюсь в годах минувших
Понять немоту беспредельную.
Когда началось? Как наша красавица
Замуж пошла за всех подряд
Были для нее "иностранцами"
Чеченец, ингуш, азиат.
В какие аулы они уехали,
Чтоб русскость свою потерять!
Мы очень скоро стали потехою:
Мол, каждая руская - б..дь.
Прости меня, русская женщина,
Как женщина - легкая жертва обмана!
А жизнь оказалась такой переменчивой,
И истина выклюнулась из тумана.
Тебя обманули. Всеобщего братства
Крючок с позолотой забросили нам...
О, сколько я видел в стране азиатской
Тяжелых трагедий, безвыходных драм.
Меня убивало. И краска позора
Всегда покрывала с головы до пят,
Когда я видел тебя у дувала
С толпой рожденных тобой таджичат.
И горько мне было. И безысходно!
В одеждах чужих, на чужом языке!
Ты что- то о братстве нам говорила,
Нерусскою став в ИХ кишлаке.
Расплата пришла. Твои смуглые дети
Теперь никому и нигде не нужны.
Им, может, хуже нелепой смерти
Сознание, что ты - маргинал по крови...
Ах, Русь! Что ты с женщиной нашей наделала!
Нет, верю в любовь. В идеал высоты...
Но где-то все же должны быть пределы
Разматывания генетики и красоты.
Я знаю и вижу - пьянь подзаборную
Легко побеждает пуристский ислам...
О, русские женщины, теперь - забугорные,
Какой вам урок историей дан!
И снова поехали. В Канады, в Америки,
К счастью чужому - рабыни любви.
И, значит, потеряно то поколение,
Что рождено от смешений крови.
Не едут чеченки. Узбечки не едут.
Казашки сидят в своих степях.
Разматываем лучшее - до беспредела!
Не видим, что недалек нашей нации крах.
Храните свой дом, свои песни и пляски,
Ну кто за границей по-русски поет?
На нас изначально зубами лязгают,
А мы? - Вот великий и гордый народ!
Восток научил меня многому, мудрому.
И верю я в дидактический стих!
Храните себя для России! - В вас - сила подспудная.
Пусть будет хотя бы - как в доме у НИХ!
13 - 14 сентября 1997 г., Чалтырь.
ИСТИНА БЕЗЫСХОДНА?
Нет счета здесь русским могилам!
А сколько еще перемрет
В России, сошедшей с ума по виллам,
Где их никакая собака не ждет.
Заброшен и предан народ простодушный,
На горе твоем - миллиарды гребут.
Европам - плевать, раз своим мы не нужные,
В Европах, слыхал я, своих берегут.
Но все разговоры. О частном. О личном.
В холмах я бродил среди тысяч могил,
Догадке о том, что всем все безразлично,
Везде подтверждение находил.
Что русские! - Нация на перепашку!
Никто о других тоже слезы не льет.
Мы прожили жизнь - душа нараспашку.
Мы к братству стремились. - Вот братства оплот!
Вот здесь я свою понимаю наивность,
И что там европам? И что круги Данта?
И в этом безмолвии мне прояснилось,
Зачем дали бога мне вроде гаранта.
Живи и молись! И все образуется:
И жизнь, и мысль. И мое истребление.
И золотом снова церкви красуются,
Но не находит душа исцеления.
И брошены все. Латыш и болгарин,
Кореец и грек Китаец. Поляк.
Вот немцев семья. - Как мир этот странен!
И странность его не постигнешь никак.
Европа молчит. И Азия - тоже.
Как будто вчера вышли мы из зверья.
Своих все забыли. И нам не поможет
Народов каких-то, гуманных, семья.
Нет, не прошу я европы о помощи,
И вижу в их жестах лишь сытых игру.
МЫ топчемся все в обмане, в жестокости,
По мертвому миру, сжав зубы, бреду.
Мне странно: трагедий, убийств, всей этой бессмыслицы
не видит почти образованный мир.
И мысль не пробьется. Не заискрится.
Неужто тупик? И бездонный обрыв?
Какие уроки! Что век Возрождения!
И что там фашизм - на своих наплевать!
Я вижу в ночлежках тупых
пробуждение
Мильонов, которым с коленей не встать.
Вот вижу предел. Философии. Этики.
Живых обреченность. Безмолвье могил.
И все безразличье, кажется, этим
Себе самому я хотя б объяснил.
Что нам до живых. Тем боле - до мертвых.
О чем по церквям нам поют голоса?
Поют не о том. Это понял я твердо,
Немеет от этих открытий душа.
Иду солнцепеком. Сквозь зной азиатский,
С землей раскаленной смешался ваш прах.
Ну что ж: вы лежите почти что по-братски
В чужих крутолобых безмолвных холмах.
И боли мои от обманов, предательств,
Понятных и ясных издалека!
В прозрении истины, сверхдоказательств
Кричат как сильна первородность греха.
1 - 3 сентября 1997 г., Чалтырь.
x x x
Отдохнем, друзья, душой
Разрядиться надо:
Мы напишем пару строк про гадов и про гада.
На дороге пень стоит
Не верю, что отелится.
Не такой уж я дурак
Надеяться на Ельцина!
Говорят, что маргинал
За границу умотал:
Вдруг уедут все - боюсь!
Ох, "погибнет" моя Русь!
Не поеду я на Запад
Денег - на один конец.
Мне Америки не надо!
Мне без Родины - ман..ц.
Говорят, что "новый русский"
Полурусский, полужид...
Верю я, что очень скоро
Он на Запад побежит!
ВОСТОЧНАЯ ЛЮБОВЬ
. "Газель"
"Твои ресницы - словно стрелы,
Как кипарис - твой стан.
Прости, что я с тобой несмелый
Твоим рабом я стал.
О, Галя, милая! Таджики
Мы любим горячо,
И даже знойный жар аджиги
В сравненьи с ней - ничто!"
Карим заканчивал отлично
Московский "пищетех",
И вел себя вполне прилично,
Не требуя утех.
Красив и строен, смуглолиц,
Ей было даже лестно,
Что он из множества девиц
Ее назвал невестой.
Она летит в далекий край
Над снежными горами.
Карим ей шепчет: "Это рай,
Родная, там, под нами".
Ее. Законную жену, в восточный дом приняли
И свадьбу в триста человек
Торжественно сыграли.
Соседка дивное лицо
Рукою прикрывала
Она-то знала отчего
Галина днем зевала.
Да, ночи длинные любви,
Но Галя хорошеет,
И косы - длинных две струи
Она носить умеет!
А в городке ее Карим
Красивей всех на свете!!!
И вверх идет, как не один
Сам "шеф" его приметил.
И Галя, гордая жена,
Все нравы постигает:
Весь день сидит она одна
Ее дувальная стена
От глаз чужих скрывает.
Ну что с того? - так все живут,
У всех дома с садами,
И Галя создает уют
В саду под облаками.
Кариму - скоро тридцать лет,
Он - главный инженер,
В райкоме недовольных нет
Его семья - пример.
И дети - как она смогла?
Вот русская жена!
В четыре года - четверых
Детишек родила.
И скоро пятый должен быть...
И те - все мал-мала...
И в Душанбе она летит
Где бабушка жила.
Двух дней вполне хватило ей,
Чтоб сделали аборт.
И в Пенджикент уже летит.
Хребет. Аэропорт...
Что дома говорил Карим,
Что отвечала Галя
Об этом просто умолчим:
Не знали, не слыхали.
Но только скажем, что Коран
Аборты запретил,
И женщина должна рожать,
Насколько хватит сил.
А Галя думала - Карим
Советский человек.
Какая вера? - У него,
В Коран, мол, веры нет.
Но что откуда поднялось!
Не дрогнула рука!
Он бил ее, чтобы убить!
Он бил - наверняка!
И в страшном ужасе она
Сумела убежать.
Была дорога не длинна
Сумел ее догнать.
И, руку вывернув ее,
Рванув наоборот,
Опасной бритвой глубоко
Мгновенно вскрыл живот...
...Стрекочет гулко вертолет
С крестами на борту,
В столицу Галю он везет
В горячечном бреду.
Она о детях говорит,
И что не может быть,
Чтобы Карим, ее Карим
Хотел ее убить!
На летном поле вертолет
Уж "скорая" ждала
Под вой сирены, стук колес
Галина умерла.
Но это - не конец еще.
Точнее - не финал.
Я расскажу сейчас вам то,
Что сам вчера узнал.
Кариму дали восемь лет
Какая чепуха!
Не видел суд в убийстве том
Особого греха.
И тридцать лет почти прошло,
И Галя ТАМ - одна,
Поскольку бабушка ее недавно умерла.
А сыновья бы не нашли
Где погребли их мать.
Да и не принято у НИХ
Могилы навещать.
Но не о том... Но не о том...
Вот вспыхнула война,
И разделен Карима дом.
Враги - те сыновья!
Один - он истинный таджик:
Обрезан, обращен.
Второй - без дуриков мужик
Живет без веры он.
А два других - совсем не те.
В далекой Костроме
Не мусульмане, не в Христе
Себе, брат, на уме.
А Пенджикентским братьям власть
Нациодемислама
Как говорят, совсем не в масть:
Один - чтил не того имама,
Второй - кафир, и слишком бел. Как Галя, его мама.