Молчание Шахерезады - Дефне Суман
Немало времени прошло с тех пор, как он сошел на берег и оказался в этом городе (хотя так и не привык к воде со всех сторон, ветрам и людям – любителям веселья и развлечений), и за это время каких только красавиц не видел, а кое с кем, пусть и по разные стороны ворот, даже и беседы водил. Но ни от одной из них сердце его так не трепетало. Например, еще до службы при Стергиадисе был он адъютантом командира Зафиро в Борнове, и вот уж очень ему приглянулась одна служанка из соседнего особняка. Прелестница, имени которой он никак не мог выведать, каждый вечер, только начинало темнеть, садилась позади ворот с корзинкой роз и принималась обрывать лепестки, а сама заигрывала с проходившими мимо военными. С хитрым прищуром спрашивала: «Скажи-ка, ты за Венизелоса иль за короля?» – и голос ее делался таким сладким, что даже те военные, которые и думать не думали об отношениях, шли специально той улицей, просто чтобы посмотреть на нее.
Павло знал, что, какой бы ответ ни дали пытавшиеся добиться ее расположения бравые ребятки, он все равно окажется неверным. Назовется какой-нибудь наивный солдатик последователем Венизелоса, так кокетка ответит: «Ах, как жаль, а я вот за короля»; а если кто представится роялистом, то она лишь скажет горделиво: «Не обессудь, солдатик. Зито Венизелос!» – и отвернет свою головку в белом чепчике к корзине. Павло видел из соседнего сада, как она, склонившись, прикусывала губу, чтобы не рассмеяться. То, что лейтенант наблюдает за ней, для нее тоже не было никакой тайной, но она ни разу даже не взглянула в его сторону.
До того самого летнего вечера, когда среди усевшихся в рядок, точно пташки на телеграфных проводах, девушек он впервые увидел Панайоту, Павло считал ту служанку из Борновы самой красивой девушкой в мире. Если бы командира Зафиро не направили на фронт и Павло, таким образом, остался бы при штабе, он бы позвал ее замуж. После он все подумывал улучить момент и сходить повидать ее. Боялся только, как бы она не поинтересовалась, почему же он сам не на фронте, как это его, сильного мужчину, лейтенанта, направили служить в участок бедняцкого района. Он мог бы, конечно, ответить: «Мы остались здесь, чтобы охранять вас», – но он в жизни ни перед кем не рисовался, так неужели перед ней станет? Впрочем, теперь все те многозначительные слова, которые он собирался сказать служанке, в один миг оказались сметены бурей, что разразилась в нем при виде этого черноволосого ангела с вишневыми губами, а обладательница томного взгляда из Борновы, бесцеремонно врывавшаяся в его сны, чтобы задать, поджав губы, каверзные вопросы, вдруг превратилась в заурядную деревенскую девушку.
Панайота соскочила со стены, оставив переругивающихся подружек: кто-то схитрил в игре, из-за чего и вышла ссора. Никто и не заметил ее ухода. Кроме Павло. Бросая украдкой взгляды из-под длинных ресниц, девушка свернула на одну из улочек, выходящих на площадь, и вскоре скрылась в бакалейной лавке. Туфли ей были уже малы, и, наверное, она была худовата, но матушка его, ждавшая возвращения сына в родную Янину, уж откормила бы ее замоченными в молоке бараньими ножками, рисом со сливочным маслом да инжирным вареньем. От этой мысли на душе стало приятно, и Павло купил у торговца сухофруктами, стоявшего посреди площади, кулек леблеби – подсушенных и поджаренных бобов. Прислонился к стене, откуда просматривалась дверь бакалейной лавки, и стал ждать. Хотя от него требовался серьезный вид, он не мог сдержать улыбки. Девушки продолжали играть, громко шумя. Из какого-то дома доносилась песня на французском: или кто-то занимался музыкой, или же звучал граммофон.
Впервые с мая прошлого года, когда он прибыл в Смирну, Павло подумал, что мог бы прожить здесь всю жизнь. В самом деле. Если только эта богиня солнца согласится выйти за него, – а чего ж ей не согласиться? – место это вполне может стать для него домом. Он представил, как гладит тонкие белые руки, как прижимает ее к своей груди по ночам, и от этих мыслей у него закружилась голова. Надо незамедлительно поговорить с ее отцом.
Именно на эту ночь и пришелся тот единственный раз, когда серенады под окном вывели-таки Акиса из себя.
А дело было так. Несколькими часами позже Павло Параскис возвращался из трактира в офицерские казармы, располагавшиеся позади его участка. Стояла теплая ночь, лунный свет заливал город. Молодой лейтенант захмелел. Подумал было заглянуть в район Хиотика к девушкам, принимавшим на дому, но, как всегда, не набрался смелости. Ему еще в трактире успели подпортить настроение. Очень уж возмущало молодого лейтенанта нежелание местных записываться в армию. Получается, что такие, как он, прибыли из черт-те откуда, чтобы спасти этих людей, а они, точно избалованные дети, придумывают тысячи отговорок, только бы самим не воевать! А ведь именно сейчас армия нуждалась в новых силах больше всего.
Спрашивается, что случилось с той толпой, которая год назад встречала их с таким ликованием? Богачи отправляют сыновей в Европу и даже подальше, в Америку, чтобы уберечь от службы. А те, кого ничего не связывает с этими местами, сражаются в горах и на бесплодных землях Анатолии с бандитами и вооруженными отрядами. Сражаются и погибают ради того, чтобы обеспечить благополучие здешнего христианского населения, спасти этих людей от пятивековой тирании. Но разве они это понимают?
Вот и в тот вечер все в трактире в один голос твердили, что армия не должна выдвигаться за пределы вилайета Айдын, в который как раз и входила Смирна. Все равно скоро подпишут мирный договор и союзники официально отдадут город под власть Греции. Не пройдет и пары лет, и эти территории станут частью королевства. Для чего же тогда армии идти до самой Бурсы? Что это, мол, за ненасытность такая? Павло принялся горячо объяснять им, что для безопасности самой Смирны и близлежащих земель необходимо, чтобы вся территория к западу от Эскишехира и Афьон-Карахисара перешла в руки греческой армии, и что именно от побед и поражений оккупационных войск зависит, подпишет ли вообще османский султан предложенный ему договор. Но как об стенку горохом – разве что докажешь горстке пьяных мужиков?
– Вот возьмем мы Эскишехир, а дальше что? Пойдем до самой Анкары сражаться с Кемалем? – кричали они и со смехом чокались.
С
