Первая в списке - Магдалена Виткевич
Решение было принято.
Часть третья
Глава первая
Подруга сердца моего – вернись,
не стоит он того.
чтобы стеной невидимой своей
нас разделять.
Кристина Пронько, Майка Ежовская.
Он не любил нас
Ина
В ту ночь, когда мы закончили разговор с Каролиной, я много думала. О своей дружбе с Патрицией, о том, что нас связывало. У нас было столько общих воспоминаний. Лучшие годы молодости мы провели вместе. Потом у каждой из нас появились свои игрушки: у нее дом, а у меня работа.
Я достала телефон. Нашла в нем номер Патриции. Вдруг не менялся? Мне захотелось позвонить ей, поговорить, сказать, что я сделаю все, чтобы она была здорова. Что Петр не стоил стольких лет потерянной дружбы. Хотя почему потерянной? Все еще можно вернуть. Надо только постараться заново прожить те безумные годы. Ведь, черт побери, после сорока жизнь только начинается!
Я решила на следующий же день поехать с Каролой в Гданьск. Как хорошо, когда у человека есть силы и он может сам принимать решения о своей судьбе. Почему бы мне не навестить родителей? Я их не видела уже… три года? Мама в обиде, папа иногда звонит. Может быть, они уже не держат на меня зла за то, что я продала бабушкин дом? Пожалуй, нет, еще не тот момент. Но есть надежда, что когда-нибудь…
Я выключила свет и тут же провалилась в сон. На следующий день мне предстояло много работы.
*
– Вставай, – разбудила я Каролу. – Поехали.
– Куда мы едем? – спросила она спросонок.
– В Гданьск.
– К маме?
– К маме, к маме. И так уже слишком много времени потеряно. Двадцать лет.
Мы оделись, я приготовила овсянку на воде, порезала туда банан, и мы позавтракали.
– Что это? – поморщилась Карола.
– Каша на воде, – ответила я, отправляя в рот ложку с горкой.
– Мерзость.
– Согласна. Но это здоровая еда.
– Может, если бы мы с мамой ели такую кашу, мы тоже были бы здоровы?
– Прекрати. Пробьемся.
Я собрала минимум самых необходимых вещей, потому что в тот же день планировала вернуться в Варшаву. Я просто хотела увидеть Патрицию. Ну и еще ее врача, от которого собиралась услышать, что Пати обязательно будет жить. Уж я-то заставлю его дать гарантию!
К полудню мы уже были в Гданьске и сразу направились в больницу.
– Я зайду первой, – решила Каролина. Я прекрасно ее понимала. – Хочу сначала посмотреть, как себя чувствует мама.
Она вошла в палату. В щель от приоткрытой двери я увидела худощавую женщину, лежащую на кровати. Голова была закутана в черно-красный платок. Мои глаза сами закрылись еще до того, как затворилась дверь, но я успела увидеть то, чего так боялась: моя всегда энергичная, полная жизни подруга лежит пластом, не имея сил ни на что. Лишь бы у нее хватило сил на жизнь!
Вскоре дверь открылась. Карола дала знак.
– Входи, – тихо сказала она.
Я подошла к кровати, села рядом с Патрицией, взяла ее за руку, всю в проколах. Прижала ее к своей щеке. Я не могла сказать ни слова. Я посмотрела на нее, и из ее глаз потекли слезы. Из моих тоже.
Наше молчание прервала она, показав на голову:
– У меня твой платок.
Действительно. На ней была бандана с Бобом Марли и надписью «Woman, no cry»[16].
– Я искала ее двадцать лет, – сказала я.
Она улыбнулась.
– Мы еще увидимся? – спросила она. – Мне не придется возвращать ее тебе сегодня?
Я покачала головой.
– Это хорошо, – рассмеялась она сквозь слезы. – После стольких лет я предпочла бы произвести на тебя впечатление получше.
– Не нужно, – погладила я ее по худой руке. – Я сделаю все, чтобы ты была здорова. И тогда мы учудим какое-нибудь безумство.
– Например?
– Не знаю. Поедем на Сейшелы или еще на какие-нибудь Карибы.
– Карибы?
– Ну хотя бы. Или куда ты пожелаешь.
– Обещаешь?
– Обещаю. Я действительно сделаю все, чтобы ты была здорова.
– Прости за все.
Патриция уснула. Это оказался странный разговор. После двадцати лет потерянной дружбы первое, что она сказала, это что у нее мой платок с Бобом Марли. Бессмыслица.
– Карола, отведешь меня к ее врачу?
Девушка кивнула, прикрыла маму одеялом, и мы вышли из палаты.
– Доктор Марек Станиславский, – сказала Каролина и указала на комнату. – Очень хороший.
– Ну и слава богу. Идешь со мной?
– Схожу, а то он может ничего тебе не сказать.
Мы вошли в кабинет. За письменным столом сидел импозантный поджарый мужчина моего возраста. Вошла и сразу пожалела, что фактически не подготовилась к очередному журналистскому заданию: вот если бы на мне была блузка с пуговицами, я могла бы их так расстегнуть, что сбор информации пошел бы лучше. Но я сделала максимум в заданных обстоятельствах – одарила его самой лучезарной из всех моих улыбок:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – сказал он, отрывая глаза от своего компьютера.
– Каролина Рыбиньская. – Я протянула ему руку. Он встал (высокий!) и протянул мне свою.
– Марек Станиславский.
– Вы лечите мою подругу, – начала я.
Доктор посмотрел на Каролу.
– Да. Пани Патрицию Шафранек.
– Не могли бы вы сказать мне… каковы прогнозы?
– К сожалению, я не вправе затрагивать эти темы в разговоре с вами.
– Но…
– Мама согласна, – попыталась спасти ситуацию Каролина.
– Хорошо, я поговорю с вашей мамой. Если она действительно ничего не имеет против, я предоставлю любую информацию.
Я смотрела на него в ярости.
– Пожалуйста, приходите завтра. – Он улыбнулся голливудской улыбкой. – После обхода, думаю, обязательно получу такое согласие.
Не, это чё такое, это вообще как называть? Наглость просто. Мужик явно меня бортанул, а я к такому обращению не привыкла. Последнее слово всегда и везде оставалось за мной!
– Карола. Я сегодня переночую у вас, ладно?
– Само собой. С Майкой познакомишься и с бабушкой Зосей.
– Вот именно – с Майкой. К ребенку с пустыми руками не ходят… Есть что-нибудь такое, что ей нравится?
– Пони. Во всех вариантах. Но больше всего, кажется, принцесса Селестия. Раскраски, книжки, фигурки. Наверняка в киоске что-нибудь будет.
Прежде чем мы покинули больницу, я еще раз успела взглянуть на Патрицию. Она спала. Мне не хотелось ее беспокоить. Увижу завтра… Да, завтра я буду во всеоружии: надену короткое платье и еще раз зайду к этому
