Птичий отель - Джойс Мэйнард
– Я сниму для тебя студию, где ты сможешь писать картины, – сказал он. Деньги – не проблема. Наша книга про птиц – это только начало. Я хочу от тебя ребенка, – сказал он. – А лучше двоих. Знаю, глупо говорить такое женщине, с которой знаком всего два дня, но мне кажется, я смогу сделать тебя счастливой, Ирен. Я вижу это так ясно – всю нашу жизнь вместе. И хочу, чтобы ты поехала со мной в Нью-Йорк.
Только что мы лежали бок о бок, но тут я села. Мне нужно было посмотреть ему в глаза, чтобы сказать ему эти тяжелые слова.
– Я не смогу жить с тобой в Нью-Йорке. – Меня ужасала мысль о том, чтобы родить ребенка пусть даже для любимого человека, пусть даже для человека, который тоже будет любить меня (хотя как в таком разберешься?). Но вопрос брака с Джеромом Шапирштайном не имел никакого отношения к этому страху. Проблемой был сам Джером.
– Я хочу прожить с тобой всю жизнь, – сказал он. – Ты самая идеальная женщина из всех, кого я встречал. Ну, пускай не идеальная, но для меня ты именно такая.
Он говорил, а со мной начинало происходить что-то непонятное. Знаете, как на небо стремительно набегают тучи, и вот вдали уже погрохатывает? Так бывает перед грозой в сезон дождей.
– Можешь считать меня сумасшедшим, – продолжал говорить он, – но сразу же, как тебя увидел, я все понял. Что хочу заботиться о тебе, я это умею.
Может, и так. Но что я могла предложить ему взамен? И где во всем этом любовь? Он ничего не сказал о любви.
Возможно, он любил меня, но, возможно (что более вероятно), ему только так показалось.
Проблема была в том, что я его не любила.
Мы провели вместе грустную, непорочную ночь, лежа на скатерти и уставившись на звезды. Утром лодыжка Джерома уже не так сильно болела, и мы смогли спуститься – правда, не без усилий с его стороны. Мы ни словом не обмолвились о том, что случилось между нами на вершине горы, но ведь и так все было понятно.
В тот же день я проводила Джерома Шапирштайна к верхней дороге. В одной руке он тащил чемодан без колесиков, в другой держал шляпу. Если он и хотел произвести впечатление своей экипировкой, теперь в этом не было никакой надобности.
На прощание я поцеловала его в щеку.
– Надеюсь, ты найдешь художника для своей книги, – сказала я.
– Смысл состоял в том, чтоб делать ее вместе с тобой, – ответил он. Водрузив нелепую шляпу на голову, он подхватил чемодан.
– Спасибо, что не гора Адамс, – сказал он и зашагал по дороге. И вот уже скоро его долговязая фигура исчезла из вида.
53. Сандра и ее две матери
Мне позвонили, чтобы забронировать комнату. Ожидалось трое гостей: Хелена и Джефф Боггсы из Миннеаполиса с дочерью Сандрой. «Йорона» – довольно необычный выбор для семьи. Сама я не стала задавать вопросов, но Хелен мне все объяснила.
Пять с половиной лет назад Боггсы удочерили в этой стране полуторагодовалую Сандру. С тех пор они больше сюда не возвращались.
– Теперь мы хотим показать дочери ее родину, – сказала мне Хелен. – Чтобы она почувствовала свои корни.
Здесь нередко брали сирот на усыновление, но, как я полагала, немногие приемные родители решались вернуться, чтобы показать ребенку страну, где он родился. Я выразила Хелене Боггс свое восхищение, пообещав сделать все возможное, чтобы эта поездка стала незабываемой.
– Наверное, стоит вас предупредить, – заметила Хелен. – Год назад мы наняли человека по имени Сантос, чтобы он отыскал биологическую мать Сандры. Исходной информации было не так много, но мы все же рискнули.
И вот три недели назад они получили весточку от Сантоса: он отыскал женщину, отказавшуюся от ребенка, теперь проходящего под именем Сандра Боггс. Семь лет назад эта женщина подкинула младенца на ступеньки больницы в небольшом городке, расположенном в пятнадцати километрах от «Йороны». Сантос уточнил, что биологическая мать Сандры до сих пор проживает в этом городке. Конечно же, Боггсы были готовы приехать.
Звонок состоялся во время моего утреннего кофе. Закончив разговор, я выбрала для Боггсов «Мартышкину комнату» с большим двуспальным ложем и детской кроваткой, украшенной резьбой, изображающей обезьянок. Из французских окон был выход на небольшую веранду с качелями. Думаю, девочке понравится.
Через три недели они приехали.
Хелен Боггс, миловидная женщина примерно моего возраста. Ее муж – настоящий рыжий, она – рыжеватая блондинка.
Но дочь совершенно не походила на родителей. Маленькая, крепенькая, она скорее годилась в родственники Уолтеру. Такая же кофейная кожа и чернильно-темные волосы. И тот же древний женский профиль – как у торговок на местном овощном рынке или как на каменных плитах среди руин, недавно обнаруженных в джунглях чуть севернее.
Первый раз ко мне приехал ребенок, и я растерялась. Девочка держала смуглую, как и она сама, куклу American Girl[136]. Но больше всего меня зацепил воздушный шарик. Должно быть, родители купили его в деревне, обвязав нитку вокруг запястья девочки, чтобы он не улетел.
– Стало быть, ты Сандра, – сказала я.
Ей очень понравились и «Мартышкина комната», и полотенце на кровати в форме лебедя. Сандре было жалко его разворачивать, и я пообещала принести другое.
В тот вечер Боггсы были единственными моими постояльцами, и они позвали меня поужинать вместе с ними. Иногда я так и делала, если была свободна, но на этот раз засомневалась. Все думала о шарике.
– Пожалуй, мне нужно сделать распоряжения на завтра, – ответила я Боггсам. – Попрошу Марию приготовить вам еды в дорогу.
Боггсы намеревались следующим утром доплыть до Санта-Клары, встретиться там с Сантосом, а дальше отправиться в горы, где вдали от людских глаз их будет ждать мать Сандры. Ведь она отказалась от ребенка, а это считалось позором.
Не только ее родители, но и сама Сандра хотела, чтобы я поужинала с ними.
– А вы знаете, что я приемная? – спросила девочка, помешивая соломинкой манговый напиток от Мирабель.
– Да, мне твоя мама все объяснила, – ответила я. – Наверное, эта поездка очень важна для тебя.
– Да, потому что у меня две мамы, – сказала Сандра. – Я родилась из животика другой мамы, но моя настоящий мама – она. – И девочка указала на Хелен.
– А у вас, наверное, только одна мама, – предположила Сандра.
– Моя мама давно умерла, – сказала я. – И я жила с бабушкой.
– Та мама, у которой я была в животике, не могла обо мне заботиться, – рассуждала
