Без любви не считается - Алекс Хилл
Мысли витают под потолком вместе с белым полупрозрачным паром. Строю догадки, но ни в одной не могу быть до конца уверена. Марк, очевидно, обидел Соню, женскую месть заметно за километр, но… как именно? Что она сказала Диме? Почему он повелся? Не хочу верить в то, что мой брат настолько тупой. Без разбора броситься на лучшего друга, только потому, что тот кинул девушку, которая ему нравится? Бред. Если бы Марк не расстался с Соней, Диме ничего и не светило бы. Там что-то покруче. Как Соня вообще оказалась здесь? Как познакомилась с Димой? А вдруг это все и правда огромный план мести Рождественскому? Почему Марк тогда не выставил Соню еще в самом начале? Он ведь умный, не мог не догадаться! Слишком много вопросов. Не собиралась я лезть во все это, но теперь уже не могу остаться в стороне. Дима – мой брат, а Марк… Марк просто мой. По крайней мере, пока мы не закончили, доводить его могу только я.
Перекладываю подрумянившуюся картошку на блюдо и закидываю в сковороду котлеты. Мясо шипит, выпуская пенящуюся жидкость, а рядом с плитой вдруг падают две коробочки кисло-сладкого соуса. Медленно поворачиваю голову, встречаясь взглядом с Рождественским.
– Ты телепортировался, что ли?
– Я привез соус.
– Это я вижу, – отвечаю настороженно.
– Давай без истерик и капризов до конца дня?
– Взятка одобрена, но до конца дня осталась всего пара часов.
– Хотя бы так.
– Ладно, – пожимаю я плечами и переворачиваю котлеты. – Поужинаем?
– Да, – с облегчением отзывается Марк. – Было бы отлично.
Он подходит к холодильнику и достает с верхней полки бутылку молока, откручивает крышку и выпивает одним махом почти половину. Его голова запрокинута, смуглые пальцы с темными узорами сжимают мягкий пластик. Пристрелите меня, пожалуйста. Он может быть хоть чуточку не таким привлекательным?
– Что? – спрашивает Марк, заметив мой пристальный взгляд, и слизывает молочный след над верхней губой.
– А ты можешь снять футболку и…
– Котлеты подгорают.
– И не только они, – качаю я головой и отворачиваюсь к плите.
Собираю бургеры заново и выкладываю их на блюдо поверх картошки, Марк открывает дверь на террасу и кивком предлагает мне следовать за ним, держа в руках пару бокалов и пачку яблочного сока.
– Подростковая романтика? – насмешливо говорю я. – Ночь, бургеры, сок. А что дальше, Рождественский? Проводишь меня до двери в спальню и поцелуешь в щеку?
– Есть виски и коньяк.
– Это мы уже проходили.
– Точно, – кивает он. – И оба помним, чем все закончилось.
Обмениваемся теплыми и понимающими улыбками, буря между нами медленно утихает. Мы слишком много времени провели в позиции защиты и нападения, пора объявить временное перемирие. Пока без белых трусов, но все же стоит хотя бы попробовать пообщаться. Без лживых масок и провокаций. Только мы. Начистоту.
Марк зажигает уличный фонарь и включает небольшой прибор для отпугивания насекомых. Достает из шкафчика, спрятанного под столом, пару тонких пледов и упаковку влажных салфеток. Тихо шумит листва, слышится шепот города вдалеке. Ставлю блюдо и забираюсь в кресло, Марк разливает по бокалам сок, устроившись напротив. Страх, преследовавший меня большую часть вечера, вдруг отступает, нет больше беспокойных мыслей об ошибках, будущей боли и разочаровании. На душе тихо и спокойно. Я сама выбираю, что хочу чувствовать, сама решаю, что для меня хорошо. Марк не враг мне и не соперник, не хочу с ним больше соревноваться. Надеюсь, он тоже.
Аромат специй разжигает аппетит, больше нет сил ждать. Раскрываю соусы, горячая картошка хрустит на зубах. Марк в несколько укусов съедает два огромных бургера и тянется к третьему, поглядывая на меня:
– Хочешь котлету?
– И соленые огурцы.
– Меняю на половину кисло-сладкого соуса.
– Идет, – улыбаюсь я.
Рядом с блюдом растет горка использованных влажных салфеток, тяжесть в животе мешает дышать, но… когда и кого это останавливало? Смотрим с Марком на жалкие три ломтика оставшейся картошки, одновременно протягиваем руки и сталкиваемся пальцами. Марк хлопает меня по ладони, отбрасывая ее в сторону, и закидывает в рот последнюю порцию.
– Ну ты и скотина, – бросаю я и хватаю салфетку, чтобы вытереть масляные пальцы.
– В большой семье… – Он замолкает, так и не закончив фразу, тянется к стакану с соком и прижимает его к щеке.
– Сильно болит?
– Нет.
– А жаль.
Марк усмехается, на секунду прикрыв глаза, и вздыхает. Ночной ветер приносит с собой умиротворение, и я расслабленно откидываюсь на спинку кресла, укутывая открытые плечи пледом. Весенняя ночь, тихий двор, желтый свет фонаря. Это место точно не для битв и баталий, это место для разговоров по душам. Не уверена, что получится, но отступать нет смысла. Мы уже здесь.
– Догадываешься, почему Дима…
– Что ты сделала, чтоб он не бил тебя? Что ты сделала, чтоб он ударил? – весело перебивает меня Марк, подражая молодым рэп-исполнителям.
– А если серьезно? – не сдаюсь я.
– Спросишь у него завтра ближе к вечеру, когда он оживет.
– Я-то спрошу, но… тогда я услышу версию Сони, а не твою.
– А ты хочешь мою? – с толикой иронии спрашивает Марк, глядя мне в глаза.
– Знаешь, в первый вечер ты показался мне более открытым. Сказал, что любишь общаться и общался, но всю последнюю неделю я вижу точно противоположное.
– В тот вечер…
– Не важно, Марк. Это была я, и мы отлично понимали друг друга.
Он отводит взгляд, затянувшаяся пауза угнетает.
– Я знаю, что это такое, – в моем тоне нет налета осуждения или нравоучений. – Кто-то пишет письма без адресата, кто-то ведет дневники, а кто-то… находит незнакомцев, чтобы выговориться. Так проще, легче. Сказал и забыл. Никто не напомнит, не будет лечить. Я и сама так делаю.
Марк все еще молчит, но я не чувствую преграды между нами. Если он хотел бы, то просто встал бы и ушел. Он меня слушает, это уже начало разговора и… не самое плохое.
– Соня его использует. Дима большой мальчик, но раз уж я здесь… не хочу смотреть, как кто-то превращает моего брата в тряпку.
– Он не тряпка, – серьезно заявляет Марк.
– Брось! Даже дровосек может превратиться в плюшевого мишку, если у бабы рядом с ним работает больше, чем одна извилина. Не знаю, какой была Соня раньше, но сейчас она точно не дура.
– Она ею никогда не была, – глухо отвечает он.
– Что у вас случилось? –
