Изумрудная муха - Ольга Львовна Никулина
– Любка, поработал гениально на нашей турбазе, подготовил доклад! Тебе бы там понравилось, места потрясающие. По утрам бегал по восемь километров, рыбачил. Народу было мало. Случайно там оказалась моя аспирантка, коллега по работе. Спортсменка, ни в чём мне не уступала, крепкая такая, упрямая, молодчина! Знаешь, я почти влюбился. Ну, конечно, в том смысле, что… Мы с ней такие рекорды устанавливали… Я имею в виду… Не подумай…
– Рада, что ты наконец смог полюбить кого-то, кроме себя, – тихо сказала Люба. – А у меня всё по-прежнему. Ну пока.
И снова налилась душа тяжестью, даже горше, чем раньше. Лучше бы сказал, что всё кончилось, и прекратил звонить. Зачем тянуть? И зачем она сказала «пока», а не «прощай»? Слабость, конечно.
Последнее время у них с Эдиком что-то не ладилось. В прошлый раз, разговаривая по телефону, они поссорились. Она упрекнула его за равнодушие, за то, что они редко встречаются. Он прочитал ей нотацию, вообще он был резонёром и занудой по натуре, но она к этому привыкла. Он говорил долго:
– Любка, если тебе надоела история со мной, так и скажи! Мы взрослые свободные люди. Для меня страшнее всего лишиться возможности работать, мыслить. Остальное второстепенно, даже ты. У меня важный этап научных изысканий. Как ты не можешь этого понять! Моя женщина должна уметь ждать! Даже если этого потребуют годы. Я ценю тебя, как человека надёжного, цельного, верного. Что тебе ещё надо? Разве я хоть раз дал тебе повод сомневаться в моём постоянстве? У меня времени нет для такого рода отношений. Какого ты ещё требуешь внимания? Не понимаю, это женские капризы. Мне, детка, трудно, очень трудно. Я руковожу сектором, все бабы, а я один! Тяну за всех. Одна выходит замуж, другая рожает, третья в декрете по второму кругу. У четвёртой болеют дети… Что же это такое, в конце концов! И не пытайся затянуть меня в твою семейку, сделать из меня обывателя. Не стой на пути идеи, которой я решил посвятить свою жизнь. Узы брака не для меня! Я учёный, а ты не хочешь этого понять… Умей терпеть, как жёны, как подруги великих учёных…
– У них были семьи, и жёны, и дети, и внуки! Они любили! Это жизнь! А ты эгоист, сухарь, кибернетическая машина, блок-схема, а не человек!
– Научилась научным словам, дурочка. Молчи, кончим разговор. Я устал. На неделе позвоню.
Глупо! Порадовалась звонку. Мучает, как гадкий мальчишка насекомое, отрывает лапку за лапкой. Лучше бы сразу! Радость опять сменилась тоской. Надо бы съездить к Татьяне. Хорошо, когда у человека есть хороший друг.
Катерина засела за учебники. Что-то рисовала в тетрадях для рисования, ничего никому не объясняя. Петя приходил теперь реже, готовился в июле экстерном сдать экзамены за десятый класс, а в августе поступать в медицинский институт. Катерина не таскала его к подругам и на дискотеки. К его приходу пекла пирог с вареньем – Петя был сластёной. Она изменилась, стала мягче. Не хамила бабушке. Перестала ярко краситься. Чаще заходила к Любе в комнату и подолгу сидела у неё, листая книги. Люба догадывалась, что Катерина поняла её беду. Елизавета Ивановна истолковала перемену во внучке по-своему: боится, что Петюня её бросит. К кому ей тогда прислониться? А если она уже с подарочком от него, а школу не кончила, игнорамус без образования? Вот и жмётся к мамке…
Наконец Катерина решилась и открыла Любе свои планы. В её замыслы входило перейти в вечернюю школу, окончить десятый класс, а потом поступить учиться в театральное художественно-техническое училище:
– Петина мама, Ирина Петровна, там преподаёт. Я буду учиться гримёрно-художественному оформлению спектаклей, мне это интересно. Мои рисунки Ирине Петровне нравятся. Я рисую лица персонажей из разных пьес, как я их себе представляю. И маслом сделала портрет Пети. Он у него дома. Она дала мне учебники, чтобы я подготовилась. Она вообще потрясающая тётка! Она разбирается в косметологии, умеет стричь и делать причёски. У неё мечта – открыть вместе со мной салон красоты. Говорит, что всё идёт к НЭПу… Бабушке не хочу говорить, она зациклилась на высшем образовании. Я тогда хотела сказать про училище…
– Но ты говорила об актёрской профессии… – нерешительно перебила Катерину Люба.
– Нет, я хотела сказать об этом училище. Я вас дразнила! Потому что она слова не даёт сказать, не слушает, а сразу начинает выступать! С ней невозможно говорить серьёзно, у неё готовые тирады на все случаи жизни! Сама с ней поговори, ладно?
На том и порешили. Елизавета Ивановна восприняла новость спокойно, даже, как показалось Любе, с некоторым одобрением. Только сказала:
– Салон красоты, хм… Ну-ну. Хоть баклуши бить не будет. В Париже, между прочим, есть знаменитый Инститю де ботэ… – Елизавета Ивановна привыкла мыслить крупными категориями.
Тем вечером она вышла на связь с ДВС с новой темой:
– Душенька моя, вы помните, какие костюмы были! В исторических, в костюмных пьесах: «Царь Фёдор Иоаннович», «Иван Грозный», «Уриэль Акоста», «Стакан воды», в мольеровских спектаклях! А теперь герцогиня Мальборо идёт ко двору, на аудиенцию к королеве в платье, сшитом из ткани, которая продаётся в ЦУМе, через дорогу. Не комильфо, согласитесь. Пошито плохо, вытачки «пыхтят», как говорила моя портниха Марфинская, царство ей небесное. Синтетика, конечно, блестит, а каково актрисе? Тело задыхается, к концу акта она, бедная, вся взмокнет… Раньше шили в мастерских Малого театра, и какие были мастерицы! Ткани натуральные. Ведь всё было своё – химчистка, прачечная, краска. Парики шили! Свои ювелирные мастерские! Реставрационные! Обувь сами шили! Шляпы! Цеха работали! Такое богатство! А гримёры, парикмахеры – художники были! А костюмеры! Декорации – это же произведения искусства… Да, вы тоже слышали? Я уже этого не застала, мне Маша, одевальщица, рассказывала про тот туннель под землёй, между Малым и Большим… да, да, по которому во время спектаклей перебегали артисты. Балеты были тогда короткие, и их перемежали комическими сценками из водевилей, и драматические в своих костюмах и полном гриме бегали на сцену Большого под землёй по этому туннелю. А балетные перебегали к нам тем же туннелем, когда в драматический спектакль или в тот же водевиль вставлялись балетные номера. В гриме, в пачках. Пастушки, баядерки, феи взлетали вверх по лесенке в кулисы, из кулис на сцену! Музыка, алле! И пошли порхать, кружиться, ножки показывать! Ведь в начале прошлого века это был один Императорский театр. Да-с! Старики рассказывали, что по стенам туннеля
