Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
Выпалив новость, довольная Матрёна уплыла на кухню доставать из духовки картофельную запеканку, а Аня принялась обдумывать, сколько времени они продержатся в Петербурге на отложенную сумму. Маришину помощь она решила оставить на чёрный день и использовать только в самом крайнем случае. Если нанять за двадцать рублей в месяц скромную квартиру и столько же тратить на питание, то выходило, что их капитала хватит на целый год столичной жизни. За этот год необходимо вернуть отцу зрение и во что бы то ни стало подыскать себе работу. О бароне фон Гуке Аня категорически запретила себе думать. Он обещал, что больше никогда не потревожит её, ну и ладно. Тем более что у него есть невеста, и совсем скоро Аня наверняка будет вспоминаться ему как мимолётное летнее увлечение, сопряжённое с опасными приключениями.
Дорога до Вологды заняла почти неделю. Вещей набралось на три подводы. В первом экипаже – лёгкой двуколке, ехали Аня и Анисья. Отца с удобством устроили на крытой телеге с навесом. Мариша собственноручно взбила ему мягкий сенной матрац и подложила под голову пуховую подушку из своего приданого. На третьей повозке громоздился объемистый сундук с одеждой и несколько ручных саквояжей, упакованных с собой в вагон поезда.
Позади остались прощания, слёзы, поцелуи, одинокий силуэт Мариши, махавшей им рукой с холма, пока лес не заполнил собой всё пространство от края до края. Позади остался буйный речной порог, пощадивший Анину жизнь, и одинокая могила мамушки, увенчанная тяжёлым дубовым крестом. Кроме того, накануне Аня заехала в Дроновскую церковь, пять лет назад выстроенную батюшкой, и долго молилась, прося Господа не оставить Дроновку своей милостью.
Хотя Мариша, обнимая подругу на прощание, шепнула, что ожидает скорого возвращения, Аня предчувствовала, что больше никогда не вернётся в родные края. В её душе не было горечи. Она представляла себя перелётной птицей, которая, невесомая и быстрокрылая, парит в воздухе и не знает, где остановить свой долгий путь.
Непривычно молчаливая Анисья всю дорогу украдкой вытирала слёзы, старательно сморкаясь в кусок неотбелённого полотна размером с детскую пелёнку. Отец по большей части спал. В последнее время батюшка вёл себя словно заблудившийся ребёнок, и Аня с горечью приходила к выводу, что, скорее всего, он уже никогда не станет прежним человеком – сильным и решительным.
Перемена в тятином характере отзывалась в ней тягучей нежной жалостью: хотелось раскинуть руки, защитив отца от всех переживаний, укутать пледом и дни напролёт читать ему хорошие книги, радостно обмирая от каждой счастливой улыбки на его лице.
По мере приближения к Вологде у путников начинала нарастать нервозность.
Аня ещё никогда не бывала на вокзале и не ездила на поезде. В пансионе на уроках физики господин учитель подробно рассказывал про паровой двигатель и показывал цветную картинку. Но картинка одно, а пышущее дымом огромное чудовище, дрожащее всем корпусом от рвущейся наружу непомерной силы, – совсем другое.
На деле паровоз оказался ещё величественнее, чем думалось. Аня смотрела на чудо техники со скрытым восторгом: вот до чего дошёл человеческий разум!
По вагонам народ рассаживался согласно классам: в первом классе, разделённом на уютные купе с мягкими диванами, ехали солидные господа и важные дамы. В третьем, самом дешёвом классе, располагался разночинный люд. Растекаясь по деревянным полкам, они деловито доставали из котомок варёные яйца, жареных кур и бутыли с водой, душевно предлагая попутчикам разделить с ними трапезу.
Аня взяла билеты во второй класс, с отдельными купе, не отличавшимися особой роскошью, но довольно удобными и чистенькими.
Усатый обер-кондуктор в голубой форме щёлкнул компостером, просекая метку в билетах, и поезд, дав сигнальный гудок, натужно тронулся с места.
– Спаси и сохрани в пути, Никола Угодничек, – боязливо закрестилась Анисья, с испугом вжимаясь в заходившее ходуном сиденье.
Отец, напротив, сверкал улыбкой, с интересом обводя ладонями полированные лавки и небольшой столик посредине купе.
– Я уже ездил на поезде, – непосредственно похвастал он дочери и живо поинтересовался: – А чай носить будут?
– Будут, батюшка, будут, – наугад пообещала ему Аня, совершенно не представлявшая, поят ли в поезде чайком.
Чай принёс проводник, такой важный, что встретив на улице, его можно было бы принять за премьер-министра. Аня приняла из его рук три стакана с дымящимся золотистым чаем и откинулась на сиденье, неподвижно глядя в окно на проплывающий мимо кустарник.
Впереди ждал Петербург. Как он их примет?
Возложи на Господа заботы твои, и Он поддержит тебя[2].
* * *
По улицам Санкт-Петербурга гулял промозглый ноябрь, любивший попугать горожан штормовыми ветрами, перемежающимися с мелким и частым дождиком.
Пару раз за последнее время каналы переполнялись чёрной водой, угрожающе перехлестывающей на мостовую.
– Наводнение, наводнение, – настороженно начинали переговариваться между собой местные жители, прислушиваясь, не ударит ли пушка, предупреждавшая о разгуле стихии.
Солнечных дней почти не выдавалось, поэтому, как только робкое солнце крадучись выкатывалась на небосвод, петербуржцы высыпали на улицы, желая запастись хоть толикой света перед долгой северной зимой.
Аня сидела на скамейке у храма Михаила Архангела, втиснувшись между двумя объёмистыми дамами в бархатных салопах и тощим долгобородым старичком благообразного вида.
Сегодня, в день Михаила Архангела, она крутилась на ногах с самого утра и устала до звона в ушах. Часов в пять утра её разбудила охающая Анисья, глухо постучавшая кулачком в стену спальни:
– Анютка, помогай, так спину разломило, что с кровати встать не могу.
Лёгкая с виду Анисья оказалась неимоверно тяжёлой. Аня умучилась, ворочая её с боку на бок и переодевая в чистое бельё. Она старалась не нагружать едва зажившую после перелома руку, но травма всё равно давала о себе знать, и время от времени Ане приходилось стирать со лба холодную испарину, выступающую от боли.
Пока возилась с нянюшкой, пришёл час растапливать плиту и готовить завтрак. Дрова попались влажные и никак не желали загораться. Добившись первого весёлого огонька, лизнувшего полено, Аня заметила, что вся перепачкалась сажей.
Затем поднялся батюшка и долго ковырял ложкой густую пшенную кашу с жареным луком, обильно усыпая крошками поседевшую бороду.
Когда на ближайшей церкви заблаговестили к службе, Аня уже успела сбегать на рынок и прикупить свежих продуктов к обеду. Обычно она брала мясо только у одного хозяина – молчаливого мужика, подстриженного «в скобку». Он торговал споро, молча, никогда не обвешивал и не навязывался с глупыми шутками.
Молоко и творог разносила по квартирам курносая чухонка в белоснежном фартуке и туго повязанном платке, понравившаяся Ане своей опрятностью.
