Откровенные - Константин Михайлович Станюкович
И Ксения гнала от себя эти мысли, чувствуя себя бесспорно виноватой уже за то, что в помыслах могла усомниться в любимом человеке. В такие минуты чувство любящей женщины брало верх над анализом, и Марк снова являлся в ее глазах в блестящем ореоле благородства и силы. И снова она была уверена, что знает своего Марка, и нетерпеливо ждала его приезда, чтобы скорей доказать отцу, как он заблуждается.
Наконец раздался звонок, его звонок. В гостиной послышались уверенные твердые шаги Марка, и Ксения бросилась к нему на встречу радостная и веселая. При виде Марка все сомнения показались Ксении каким-то святотатством, и она воскликнула:
— Мне надо с тобой поговорить, Марк… Сейчас был папа… Ты знаешь ли, его дела совсем расстроены?
— Расстроены? — переспросил Марк.
Голос его, по обыкновению, был тих и спокоен. Это кольнуло Ксению, и она бросила упрек:
— Как ты спокойно принимаешь такое печальное известие, Марк?
Марк взглянул на жену слегка удивленными глазами.
— Разве тебя это не трогает?
— Ну, положим, и трогает, но разве непременно надо волноваться?.. В самом деле, дела его так плохи? — несколько мягче проговорил Марк и в душе обругал себя болваном, что не исполнил своего намерения относительно жениных денег… — Что тебе говорил твой отец? Может быть, ему нужна помощь?
— Необходима…
Ксения жадно ждала, что он скажет об ее деньгах, но Марк вместо того проговорил:
— Так это легко устроить. Я скажу Павлищеву, и твоему отцу можно устроить ссуду на льготных условиях…
— Но прежде я отдам отцу свой миллион! — промолвила Ксения и, бледная, смотрела в упор на Марка. — Ты, конечно, согласен? — прибавила она.
VI
Казалось, слова Ксении не произвели на Марка впечатления. Ни один мускул не дрогнул в его лице.
А между тем, злоба кипела в нем. Злоба и на свою непредусмотрительность, и на эту «сентиментальную дуру», которая ставит на карту будущность и его, и детей. Благодаря этому, он лишится богатства, а вместе с тем и независимости, и карьера его может померкнуть. А ведь легко было устроить женины деньги так, чтобы не выпустить их из рук…
В эту минуту он смотрел на обожавшую его женщину, как на врага, и, несмотря на уменье владеть собой, в глазах его сверкнула злая, жесткая улыбка, когда он ответил:
— При чем мое согласие? Ты уже решила.
— Но, Марк, разве ты не понимаешь?
— Чего не понимаю?
— Мне необходимо, чтобы ты одобрил мое решение. Без твоего согласия и папа не желает брать деньги… Но, главное, для меня твое согласие важно. Необыкновенно важно, Марк! — значительно и с какою-то внушительною торжественностью говорила Ксения, заглядывая в лицо Марка с выражением страха и мольбы… — Видишь ли, Марк… Ты прости, мне показалось, будто ты недоволен моим решением. Ведь я ошиблась? Не правда ли? Ты просто приехал со службы раздраженный и не вник хорошо в мои слова… Говори же скорей, прошу тебя. Предположим даже, что этот миллион мы потеряем, но наш долг помочь папе, и ты, разумеется, не пожалеешь о деньгах? У нас, наконец, останутся еще триста тысяч, которые папа тебе дал. Мы можем жить скромней… К чему нам такое богатство?.. Отвечай же, Марк!
О, с какою тревогою нетерпения она ждала теперь ответа. Ей было жутко, словно человеку над пропастью, и она почему-то думала, что с этим ответом связана вся ее дальнейшая судьба.
Что ж он молчит!? Скорей, скорей скажи он два-три жданных слова, и она бросится к нему на шею, моля о прощении… Ужели он их не скажет? Ужели Марк не тот, каким она его считает?
Ксения хотела прочесть ответ в его лице. Но сердце ее упало, и какое-то совсем новое чувство — чувство недоверия, страха и разочарования в любимом человеке — закрадывалось невольно в ее душу, — до того холодно и жестко-спокойно было это свежее, румяное и красивое лицо.
В эти краткие мгновения Ксения вдруг вспомнила его мнения и взгляды, полные беспощадного скептицизма, его речи, холодные и бесстрастные, его честолюбие и неразборчивость средств, вспомнила, наконец, отношение к ней… Одна физическая близость и никого духовного общения!.. Она почти его не видит, и всегда одна…
Прежние чары словно бы исчезали. С глаз влюбленной женщины спадала пелена. Она начала прозревать, и мысль о том, что Марк никогда ее не любил и женился на ней ради богатства, воспользовавшись ее страстью к нему, словно молния, озарила ее голову и жестоко оскорбила в ней гордость женщины… Ужели она ничего этого не понимала?… Ужели страсть так ослепила ее?..
И в глазах Ксении блеснул злой огонек, и в голосе ее зазвучала раздражительная властная нотка, когда она воскликнула:
— Что ж ты молчишь? Отвечай: одобряешь ли ты мое решение помочь отцу?
— Разумеется, не одобряю! — твердо проговорил Марк и слегка побледнел.
Еще секунду тому назад Ксения предчувствовала этот ответ. И все-таки он поразил ее, как нечто чудовищное. Она, казалось, не верила своим ушам и, изумленная, с широко открытыми глазами, смотрела на мужа.
А Марк между тем продолжал:
— Присядем-ка лучше, Ксения, и поговорим спокойно…
С этими словами он опустился в кресло. Села и Ксения, подавленная, ждавшая чего-то тяжелого и ужасного.
— И, главное, не будем раздражаться, — продолжал Марк, бросая взгляд на Ксению, — раздражение только мешает зрело обсудить… Я вижу: ты удивлена, но когда выслушаешь меня…
— Я слушаю, — перебила Ксения.
— Видишь ли. Ксения, я понимаю твой порыв спасти отца. Это — совершенно естественный порыв и с известной точки зрения вполне великодушный и благородный…
— С известной точки зрения? А разве есть другая точка зрения?..
— Конечно, есть, ты это сейчас поймешь… В данном случае, возникает вопрос: можно ли миллионом, который ты дашь отцу, поправить его дела?.. Я имею некоторое понятие о делах Василия Захаровича и решительно говорю, что твои деньги его не спасут… Он все-таки будет разорен и, следовательно, помощи ты ему, действительной помощи, никакой не окажешь, а разве только дашь ему маленькую отсрочку. Вместо того, чтобы объявить себя несостоятельным теперь, он сделается им через шесть месяцев или через год…
— Ты, значит, знал, что дела папы плохи?…
— Знал.
— И потому недавно предлагал положить деньги вкладом в банк? — спрашивала Ксения, по видимому, спокойно.
— Да, я хотел спасти твои деньги. И, признаюсь, очень жалею, что опоздал… Но я все-таки не теряю надежды убедить тебя — не отдавать денег. Повторяю: отца ты не спасешь, а детей лишишь состояния… Деньги твои уйдут неизвестно куда, вместо того, чтобы
