Откровенные - Константин Михайлович Станюкович
Швейцар не окончил и замялся.
Аркадий Николаевич, охотник до «всяких историй» и умевший их узнавать, догадался сунуть швейцару бумажку, и спросил:
— Какая история? Расскажи-ка!..
Швейцар объяснил, что господа рассорились и разъехались.
— Разводиться, слышно, будут, ваше превосходительство.
— А не знаешь, из-за чего вышла история, братец?
— Не могу знать. Горничная сказывала, из-за денег будто…
Узнавши новый адрес Борщова, Иволгин отправился к нему и был окончательно изумлен, когда дворник указал ему на подъезд во дворе и сказал, что г. Борщов живет в четвертом этаже, двадцать четвертый нумер.
«Однако же, большим дураком оказался этот Борщов, а говорили, что умный человек! Расходится с женой миллионершей и забирается в четвертый этаж! Неужели он не сумел обеспечить себя?» размышлял Аркадий Николаевич, поднимаясь по лестнице.
— Можно видеть Марка Евграфыча? — спросил он у отворившего ему двери пожилого лакея довольно мрачного вида.
— Марк Евграфыч не принимают.
— Мне, братец, на одну минутку… По самому важному делу. Пожалуйста, доложите и передайте карточку, а вот эту бумажку возьмите себе! — прибавил Иволгин, протягивая трехрублевую бумажку.
К удивлению Иволгина, давно уже не понимавшего, как можно отказываться от денег, когда их дают, мрачный лакей бумажки не взял и сказал:
— Я и так доложу, но только вряд ли примет.
И действительно, через минуту лакей вернулся и объяснил, что барин извиняется, но принять не может, так как занят.
«Скотина — чинодрал!» чуть, было, вслух не проговорил оскорбленный и взбешенный Иволгин и ушел, сильно упавши духом.
«Верно этот выскочка хочет отличиться и написал доклад не в нашу пользу!» думал он, спускаясь по лестнице.
На следующий день, ровно в двенадцать часов, маленькая карета Иволгина остановилась у министерства. Он поднялся в приемную и просил представительного старика-курьера Сидоренко доложить о себе Павлищеву, но оказалось, что его превосходительство еще не возвратился с доклада и Иволгину пришлось ожидать.
Эти десять минут ожидания были долгими и тяжелыми минутами для Аркадия Николаевича, во время которых он давал себе обещание быть вперед осторожнее, если только дело выгорит, и не рисковать так, как рисковал до сих пор, надеясь на свой ум и изворотливость… Он нервными, быстрыми шагами, словно зверь в клетке, ходил по приемной, и надежда сменялась унынием, уныние надеждой… Дадут или не дадут?.. Спасут ли банк и его вместе с банком, или его репутация необыкновенно умного и даровитого дельца рухнет, а вместе с репутацией рухнет и положение… И в живом воображении его уже проносилась картина торжественной обстановки суда после тех долгих дней следствия и тех газетных нападок, которые, разумеется, обрушатся на него, как только узнают о крахе банка… Эти газетчики рады случаю… Мерзавцы!
Но умные люди не должны допустить этого. Они не могут не дать ссуды… не могут… Иначе, ведь, обнаружатся на суде имена безнадежных заемщиков, и какие имена?… Умно ли будет допустить скандал? В интересах ли благоразумия показывать перед большою публикой то, что можно скрыть!?..
«А я ведь тогда никого не пощажу… Все векселя отдам следователю!» мысленно угрожал Иволгин, полный злобы на тех самых людей, которым он сам же широко открывал в банке кредит ради своих целей…
— Пожалуйте к генералу! — доложил Сидоренко, давно уже понявший, как хороший физиономист, что для Иволгина это свидание крайне важно и что, следовательно, от этого просителя может перепасть хорошая получка, если свидание окончится благополучно.
И старик от души пожелал успеха Аркадию Николаевичу, отворяя ему двери кабинета.
Радостная улыбка блеснула в маленьких черных глазках Иволгина и с души его точно скатилось тяжелое бремя, как только он вошел в кабинет и увидел веселое и приветливое, свежее и выхоленное лицо Павлищева, приподнявшегося с кресла в своем кургузом вестоне и любезно протягивавшего руку Иволгину.
— Очень рад, Аркадий Николаевич, что могу порадовать вас приятным известием… Вашему банку миллион дают… Милости просим. Садитесь…
Иволгин облегченно вздохнул и стал рассыпаться в благодарностях. Он знает, что банк обязан поддержкой исключительно Степану Ильичу, его государственному уму и мудрой прозорливости…
— Пожалуй, отчасти и мне, Аркадий Николаевич, — смеясь, отвечал Павлищев. — Я сильно настаивал перед министром о необходимости поддержать банк, обещая ему, что впредь правление будет осторожнее… Отчеты ваши, знаете ли, оставляют многого желать, и до министра дошли слухи об этих общих собраниях с дутыми акционерами. Знаю, знаю, везде это практикуется, но этому пора положить предел, и мы вырабатываем теперь новый проект, — говорил Павлищев, приписывая себе заслугу, которой собственно не имел, так как ему вовсе и не приходилось убеждать кого-нибудь в этом деле.
— Не отчасти, а вполне вам, Степан Ильич.
— Не преувеличивайте моего содействия в этом деле, Аркадий Николаевич, а оставьте кое-что на долю имен кое-каких клиентов вашего банка и на долю Анны Аполлоновны Рогальской! — засмеялся Павлищев и лукаво подмигнул глазом. — Надеюсь, это не секрет, сколько вы дали ей за то, что она заставила графа третьей молодости написать письмо?
— От вас нет секретов! — скромно отвечал Иволгин. — Десять тысяч!
— Довольно еще снисходительно!
— Но эти деньги брошены совершенно напрасно, Степан Ильич, и я в этом деле только исполнил волю товарищей… Я был уверен, что вы поможете… Ведь от краха банка пострадали бы серьезно интересы торговли… Разорились бы многие купцы и…
— Все это мы имели в виду, Аркадий Николаевич, — иронически усмехнувшись, перебил Павлищев. И быстрый, лукавый его взгляд точно говорил:
«К чему ты разводишь все эти глупости?»
И Иволгин тотчас же сообразил, что надо оставить эти «глупости», и спросил:
— Когда возможно получить деньги?
— Завтра… Я сделаю распоряжение, чтобы поторопились, а то, того и гляди, появится какая-нибудь газетная статейка, как несколько дней тому назад.
— Больше не появится! — уверенно заметил Иволгин.
— Ну, и слава Богу!.. Эти газеты, ведь, так рады напасть на каждого видного человека… Вот только не всегда им можно…
— И это счастье для России! — воскликнул Иволгин.
— И особенно для нас, общественных деятелей, — засмеялся Павлищев. — По крайней мере, меньше крови портится… Ну, очень рад, очень рад, что все это так хорошо устроилось! еще раз повторил Павлищев, когда Иволгин поднялся и, пожимая ему руку, прибавил:- надеюсь, вы не скажете, что мы, чиновники, долго тянули ваше дело?.. Кажется, скоро его покончили, а?
— Поразительно скоро.
— То-то. Этим вы обязаны Борщову… Он быстро доклад написал.
— Но Марк Евграфыч, кажется, был против…
— Я его убедил, Марка Евграфыча… Он, ведь, умница и понимает свои заблуждения…
— Я был у него вчера и страшно удивился… Вам, вероятно, уж известно…
— Что известно?
— Что Бортов разошелся с женой?
— Как разошелся? Что вы? — воскликнул пораженный Павлищев. — Я
