Вера - Элизабет фон Арним
Уимисс наблюдал, как горничная расставляла посуду.
– Осторожно, я сказал, осторожно! – рявкнул он, когда у нее в руках задребезжала о блюдце чашка.
Честертон, которая и так была осторожна, удвоила усилия, а поскольку le trop всегда l’ennemi du bien[19], к несчастью, зацепила манжетой тарелку с хлебом и маслом. Тарелка накренилась, хлеб с маслом заскользили, и только благодаря богатому опыту она смогла подхватить тарелку, так, что та не разбилась, но бутерброды шлепнулись на пол.
– Ну вот, посмотрите, что вы наделали! – вскричал Уимисс. – Разве я не просил быть осторожнее? Я что, – он повернулся к Люси, – не просил ее быть осторожнее?
Честертон, стоя на коленях, подбирала бутерброды, которые – как всегда, как она знала по опыту, – упали маслом вниз.
– Принесите тряпку, – сказал Уимисс.
– Да, сэр.
– И сделайте новые бутерброды. Из-за вашей неуклюжести и неосторожности сегодня пропали две тарелки бутербродов. Стоимость будет вычтена… Люси, ты куда?
– За носовым платком. Мне нужен платок. Эверард, я не могу постоянно пользоваться твоим.
– Никуда ты не пойдешь. Лиззи принесет тебе платок. Вернись сейчас же. Я не потерплю, чтобы ты постоянно бегала туда-сюда! Никогда еще не встречал никого такого беспокойного. Позвони и прикажи Лиззи принести тебе платок. За что, интересно, я ей плачу?
А затем вернулся к Честертон, закончив словами:
– Стоимость будет вычтена из вашего жалованья. Это послужит вам уроком.
Честертон, давно привыкшая к такому и давно договорившаяся с кухаркой, что штрафы они будут компенсировать приписками к счетам от мясника, сказала:
– Да, сэр.
И ушла, точнее сказать, исчезла, потому что простым и незатейливым «ушла» вряд ли возможно описать то бесшумное действо по открыванию и закрыванию дверей, которым отличалась Честертон, и когда Лиззи тоже ушла, принеся носовой платок, за которым ее посылали, Люси предположила, что они наконец-то приступят к чаю и ей придется сесть у того самого окна.
Стол стоял под прямым углом к окну, так что между сидящим за ним и огромной стеклянной панелью, которая доходила почти до самого пола, ничего не было. А каменные плиты, которыми была выложена терраса, были постоянно перед глазами. Она подумала, как ужасно, как чудовищно сидеть здесь и пить чай, да еще в первый день, когда у нее не было возможности ни к чему привыкнуть и приспособиться. Такая безучастность Эверарда была либо удивительной – и она уже находила этому благородные объяснения, – либо проявлением такого невероятного бессердечия, которому она не смогла бы придумать никаких объяснений, более того, она не смела о таком и помыслить. И снова решила, что это – простейший и потому лучший способ справиться с ситуацией. Взять быка за рога, вот что это такое. Или выдернуть крапиву голыми руками. Очистить воздух. Она чувствовала, что эти метафоры были какими-то не такими, но в этот день все было каким-то не таким. В этих метафорах отражалась та душевная смута, которую вызвали чрезмерно четкие высказывания Уимисса.
– Налить тебе чаю? – спросила она, готовясь взять быка за рога, потому что он стоял у камина и молча курил. – Только подумать, – продолжала она, – я в первый раз разливаю чай…
Она хотела было сказать «в моем доме», но слова не шли с языка. Весь день Уимисс говорил о своем доме, и ни разу не сказал «наш» или «твой», да и если бы какой-то дом и претендовал на звание ее дома, то уж точно не этот.
– Пока нет, – коротко ответил он.
– Пока нет? – удивилась она.
– Жду, когда подадут хлеб с малом.
– Но ведь чай остынет.
– Несомненно. Но виновата будет только эта идиотка.
– Но… – после недолгой паузы начала было Люси.
– Опять твое «но»?
– Я просто подумала, что если начать пить сейчас, то чай еще будет горячим.
– Она должна получить урок.
И снова она удивилась:
– Но разве урок получим не мы?
– Бога ради, Люси, прекрати спорить. В моем доме все должно делаться правильно. У тебя нет опыта управления домом и слугами. Все та обстановочка, в которой ты воспитывалась, – достаточно раз на эту компанию глянуть, чтобы понять, как безалаберно они живут! В том, что чай остынет, вина только этой неаккуратной дуры. Я, что, просил ее бросать бутерброды на пол?
И поскольку она молчала, он переспросил:
– Так просил я или нет?
– Нет, – ответила Люси.
– То-то же.
Они молча ждали.
Появилась Честертон. Она поставила на стол тарелку со свежим хлебом с маслом и вытерла принесенной с собой тряпкой пол.
Уимисс наблюдал за ней, не спуская глаз. Когда она закончила – а Честертон отлично выполнила свою работу, он не смог бы заметить на полу ни следа от масла, – он сказал:
– А теперь заберите чайник и принесите горячего чая.
– Да, сэр, – сказала Честертон, забирая чайник.
Люси, смотревшей, как Честертон выносит чайник, припомнилась строчка из песенки, которую пела ей когда-то няня: «Сколько препятствий мы встречаем…»
Что там было дальше, она не помнила, зато сама придумала следующую строчку: «…Пока не усядемся за чаем».
И хотя в голове у нее все крутился этот стишок, она все же не могла не думать о том, сколько раз горничной пришлось бегать вверх-вниз по лестнице. Это было… В общем, Эверард не подумал, когда гонял ее то туда, то сюда. Наверное, он не подумал – ну конечно, просто не подумал! – сколько здесь ступенек. Когда и как она сможет поговорить с ним о таких вещах? Когда он будет в таком настроении, что она сможет поговорить и не сделать этим еще хуже? И какими словами, достаточно тактичными, достаточно ласковыми, сказать об этом, чтобы он не обиделся? Как-то это надо сделать. Но осмотрительность, умение устраивать и устраиваться, расчетливость – прежде ей всего этого не требовалось. Способна ли она на такое, одарена ли она от природы подобными качествами? К тому же все они казались ей оскорбительными для настоящей любви. Ей казалось, что любовь, если она настоящая, не нуждается в предосторожностях. Она считала, что любовь подобна простому и очень устойчивому растению, которое способно выдержать что угодно… О, вот и горничная с чайником. Как быстро она обернулась!
На самом деле Честертон была не быстрой, а осмотрительной, расчетливой и умела устраиваться. Она использовала все эти свои навыки, просто переждав какое-то время за дверью и вернувшись с тем же самым чайником. С поразительным самообладанием она поставила его на стол и осведомилась у Уимисса, чем еще она могла быть полезной. На что он ответил:
– Да,
