Константин Станюкович - Равнодушные
Эти разговоры прерывались воспоминаниями о первом знакомстве, о быстром сближении, о частых визитах Никодимцева.
Он признался, что с первой же встречи Инна Николаевна произвела на него сильное впечатление.
— И с того же вечера вы овладели моими мыслями, Инна Николаевна! Я почувствовал, что вы сыграете значительную роль в моей жизни… С того вечера я уж не был таким чиновником… Передо мной открылась другая жизнь…
Инна тоже призналась, что Никодимцев ей понравился в тот же вечер, когда они встретились.
— И когда я вернулась домой, я вспомнила наш первый разговор за ужином… помните?
— Еще бы не помнить! — восторженно сказал Никодимцев. — Я все ваши слова помню!
— А ваш первый визит? И как мне тогда было совестно перед вами…
— За что?
— А за то, что вы у меня встретили это общество, помните… И я думала, что вы после этого визита не приедете… А мне так хотелось вас видеть, слышать, что вы говорите… И ваше отношение ко мне было так ново, так хорошо…
Они продолжали говорить, не переставая, точно виделись в первый раз после долгой разлуки. Точно они совсем еще не знали друг друга, и оба они, прежде сдержанные, теперь словно бы торопились высказаться, обнаружить себя один перед другим, ввиду предстоящей их близости.
Никодимцев слушал Инну, и все чаще и дольше целовал ее руку, и смущенно и виновато краснел, когда Инна перехватывала влюбленный, загоревшийся взгляд его черных, совсем молодых глаз, перехватывала и не сердилась, краснея и улыбаясь. И жених ей казался таким помолодевшим, таким интересным и милым с его целомудренной застенчивостью человека, видимо мало знавшего женщин, таким непохожим на бывших ее поклонников…
— А я сегодня же скажу об этом вашим. Вы позволите?
— Разве это нужно?
— Нужно. Я не хочу делать из этого секрета… А вы разве не хотите?
— Что вы? Что вы? Я только боюсь, как бы муж не наделал неприятностей… Не подождать ли развода?
— Вы будете под моей защитой… Повторяю, ваш муж ничего не сделает… Напротив, узнавши, что я женюсь на вас, он не пикнет… Он трус.
— Я согласна… Вы правы, как всегда! — проговорила Инна и освободила свою руку из руки Никодимцева, заслышав в прихожей шаги.
IIВошел Козельский, по обыкновению элегантный, свежий и моложавый.
Он уже узнал от швейцара, что Никодимцев сидит с трех часов, и теперь, взглянувши на несколько возбужденные лица гостя и дочери, сидевших рядом на диване, не мог и представить себе, что дело обошлось без флирта, и мысленно поздравил «умную Инночку», что она быстро и решительно «подковывает» влюбленного Никодимцева.
И Николай Иванович приветствовал его превосходительство с особенно дружественною и несколько даже фамильярною приветливостью, какой раньше не позволял себе с будущим товарищем министра.
По тому, с какою горячностью и какой-то особенной почтительностью Никодимцев пожал руку, по-видимому, даже обрадованный фамильярностью тона, Козельский понял, что и на нем отразились чувства, питаемые Никодимцевым к дочери.
И, принимая вид «благородного отца», он проговорил тем мягким, полным добродушия голосом, которым умел очаровывать мало знавших его людей:
— А я еще, простите, не поблагодарил вас, дорогой Григорий Александрович.
— За что, Николай Иванович?
— А за Инночку… Вы так скоро устроили выдачу отдельного паспорта.
— Стоит ли говорить о таких пустяках…
— Доброе внимание не пустяк, Григорий Александрович… Оно ценится… И порекомендовали ей адвоката Безбородова… Это превосходный юрист… Теперь дело ее в надежных руках, и я думаю, что Инна скоро освободится от своего ига… Сердечное вам спасибо, Григорий Александрович, и за себя и за Инночку.
И Козельский еще раз крепко пожал руку, отводя взгляд, чтобы не заметить смущения Никодимцева.
И, усаживая на диван гостя, спросил:
— Скоро едете, ваше превосходительство?
И сам подумал: «Неужели до его отъезда Инна не доведет его до предложения?»
— Через пять дней.
— Высокая и трудная миссия предстоит вам, Григорий Александрович, — продолжал Козельский в несколько приподнятом тоне человека, цивические[15] добродетели которого не внушают сомнений. — Все порядочные люди обрадовались вашему назначению… По крайней мере мы узнаем настоящую правду, а то ведь мы и до сих пор не знаем, голод ли у нас, или выдумка неблагонамеренных людей… Мы играли в недород и о нем даже долго молчали… Да, нечего сказать, хорошее времечко, в которое мы живем…
И, взглянув на часы, Козельский прервал свое фрондированье, которым, по старой привычке, он любил иногда щегольнуть, и, обращаясь к дочери, спросил:
— А где наши, Инна?
— Их не было дома.
— Они, верно, вернулись. И не знают, что Григорий Александрович здесь…
— Я пойду узнаю.
— И кстати узнай, милая, вовремя ли нас станут сегодня кормить.
Инна застала мать в ее комнате за книгой.
— Мамочка!.. Обедать сейчас. Ты давно вернулась?
— С полчаса…
— Григорий Александрович здесь…
— Я знаю…
— Так отчего ж ты не вышла?..
— Не хотела мешать вам говорить, моя родная… И какая ты оживленная сегодня… Какая радостная!..
— Он сделал мне предложение, мамочка! — вырвалось у Инны, и она бросилась целовать мать.
— Ты дала слово?
— Дала.
— Значит, нравится?
— Больше, больше, мамочка… Я его люблю… А где же Тина?
Она заглянула в комнату сестры. Та что-то писала у письменного стола.
— Обедать? — спросила она, поспешно закрывая тетрадь. — Иду, иду!.. Ну что, договорились до чего-нибудь с Никодимцевым? — насмешливо спросила Тина.
— Что за выражения, Тина…
— Ну, если не нравится, так спрошу: женишь его на себе?
— Я просто выйду замуж,
— Еще мало научена?.. Еще не успела развестись — и опять хочешь повторить прежнюю глупость?
— Тут нет повторения… Тут все новое, Тина! — весело отвечала сестра.
— Нашла новое, нечего сказать! Не скажешь ли ты, что влюблена в Никодимцева?..
И Тина засмеялась гадким смехом, показывая свои красивые острые зубки.
— Я не шла бы замуж, если б не любила…
— Какое громкое слово!.. И надолго полюбила?
— А ты все еще не веришь, что я стала другая?..
— Поговорим об этом через год. А сегодня, значит, шампанское и первый поцелуй? — иронически спросила Тина. — Я с удовольствием выпью. Я давно не пила, скажи папе, чтоб он послал за мумом!
Оставшись вдвоем с Никодимцевым, Козельский хотел было до закуски спросить мнения Никодимцева об одном новом деле, которое наклевывалось, как увидал, что лицо Никодимцева вдруг сделалось необыкновенно серьезным, напряженным и взволнованным.
Несколько секунд прошло в томительном молчании.
— Николай Иванович! — вдруг обратился Никодимцев торжественно и значительно и на мгновение остановился, словно бы он вдруг услыхал фальшивую ноту взятого тона и понял ненужность и условность того, что сейчас скажет.
«Подкован!» — обрадованно решил Козельский, и лицо его тоже приняло несколько серьезное и торжественное выражение, когда он поднял вопросительно-ласковый взгляд на Никодимцева.
— Я только что предложил Инне Николаевне быть моей женой и имел счастье получить ее согласие… Надеюсь, что и вы в нем не откажете, и поверьте, что я…
Николай Иванович не дал Никодимцеву докончить и вывел его из неприятного положения тем, что сперва выразил на лице своем приятное изумление, затем проговорил, что он никогда не идет против желания детей, и, с достоинством выразив удовольствие иметь Григория Александровича своим зятем, безмолвно привлек его к себе, троекратно с ним поцеловался и отер батистовым платком слезу.
И. когда вся эта процедура была окончена, он проговорил:
— Надоело небось, Григорий Александрович, одиночество?.. То-то… Без семейного теплого очага как-то неприветно… Что может быть лучше его! — прибавил не без значительности Козельский.
В эту минуту вошла Антонина Сергеевна. По ее несколько торжественному лицу, без обычного на нем выражения сдержанной грусти, Козельский догадался, что святая женщина уже знает от Инны о счастливом событии.
— Тоня! Григорий Александрович делает нам честь просить нашего согласия на брак с Инной! — торопливо и радостно проговорил Козельский.
И, оставив их вдвоем доканчивать чувствительную сцену, Николай Иванович торопливо вышел, чтобы поскорее послать за шампанским.
В коридоре он встретил Инну и возбужденно и нежно проговорил:
— Молодец ты, Инночка!.. И как тебя любит Григорий Александрович! Ты не знаешь, какое он любит шампанское?
Этот «молодец» и этот вопрос о шампанском задели Инну.
«И он думает, что я та же, что и была!» — пронеслось в ее голове.
