Молот Тора - Юрий Павлович Вяземский
– Пока не чувствую. Но готов вместе с вами помянуть несчастную Европу, – сказал Сенявин и опустошил лафитник.
– Ну, вы немного торопитесь. Она еще не окончательно умерла. И мы ей можем помочь, – возразил Александр.
– Любопытно, каким же образом? – поинтересовался Профессор, скривив лицо, потому что еще не успел закусить.
– Окей, объясняю. Старая и больная Европа все больше и больше зависит от Америки. А та страна молодая и полная сил. В Америке тоже демократия, вернее, демагогическая олигархия. И тоже лицемерная. Но американское лицемерие в корне отличается от европейского. Американцы строят из себя демократов только у себя на родине. А в отношении других стран – как у товарища Бендера, который вам вдруг припомнился: «Вот тебе дороговизна стульев для трудящихся! Вот тебе бес в ребро!»… Только Америка командует парадом. Только американская контора пишет сценарии. Выставляй стулья по первому требованию! А иначе будет как в Ливии, или в Ираке и так далее, и так далее – «и дырка от бублика и мертвого осла уши»… Все – чужие на празднике жизни, кроме нее, прекрасной, справедливой, всезнающей, всесильной Америки!.. Так вот, она теперь с недоверием присматривается к Европе. Не нравится Америке эта самая европейская интеграция, какой-то там Европейский союз. Любая интеграция может быть только американской! Соединенные Штаты могут быть только у Америки, а все остальные попытки международных объединений должны стать… простите за выражение, «жертвами аборта»… В такую жертву они уже превратили ООН. Боюсь, скоро дойдет очередь и до старушки-Европы. Таков закон однополярного мира!
– Ну и? – спросил Сенявин, продолжая морщиться, хотя уже успел закусить.
– Разве не ясно? Кому как не нам, сочувствующей и великой России, разрушить эту, я не знаю, беззастенчивую однополярность, этот наглый американский диктат? Кому как не нам, которые в свое время так много хорошего от Европы позаимствовали, теперь, когда она в опасности, протянуть ей молодую и сильную руку помощи, подставить дружеское плечо, чтобы она, типа, могла на него опереться? Кто кроме нас может – и я скажу должен – построить мост между Западом и Востоком, Европой и Азией, и с его помощью как бы инициировать строительство нового, многополярного и действительно справедливого мира, в котором не будет диктата одной или двух сверхдержав, а равноправно будут сотрудничать… Мы уже двинулись по этому пути, создав БРИКС…
– Как, как, как? – переспросил Профессор, сделав испуганное лицо.
– БРИКС. Неужели не слышали о такой международной организации?
– Я и о Коньке-Горбунке слышал, – грустно вздохнул Андрей Владимирович и снова налил себе водки. Но коль скоро вы похвалили мою теорию, осмелюсь напомнить, что у меня в Сердце нации – вера в Бога! У вас же, милостивый государь, об этом ни слова. Выходит: как у Францева, ни сердца, ни души, а некий патриотический психоанализ.
– Ну почему же нет сердца? – учтиво и осторожно стал возражать Александр. – Я, между прочим, с большим уважением отношусь к верующим, искренне верующим людям… И наш президент – человек верующий… И среди той продуктивной молодежи, от которой зависит возрождение России, Великой России, тоже встречаются иногда верующие люди, воцерковленные, как вы говорите… Они, конечно же, тоже внесут свой вклад… Вполне могу допустить, что в перспективе у нас может возникнуть, что-то как бы похожее на германский ХДС, Христианско-демократический союз. Думаю, это будет даже полезно для нашей политической жизни, если у нас образуется политическая партия, которая декларирует, что она, так сказать, руководствуется принципами, изложенными в Евангелиях, и так далее, и так далее… Но, дорогой Андрей Владимирович, во-первых, как бы вам этого ни хотелось, церковь не может быть политической силой, тем более, по вашим же словам, искалеченная историей. А во-вторых, никакую веру, а тем более религиозную, нельзя навязывать сверху, как это делает РПЦ, Русская православная церковь, и тем самым только отпугивает от себя молодежь… Допускаю, что когда-то православие действительно сплачивало людей. Но сейчас оно все более и более разобщает, отделяя молодежь от, так сказать, взрослых людей, самих этих взрослых часто сталкивая друг с другом…
Трулль замолчал, пригубил из кружи и стал есть; он давно не притрагивался к лососю.
– Вы, коллега, я полагаю, закончили? – спросил Сенявин.
Уже поднесенную ко рту рюмку он поставил на стол. Губы и щеки он старательно растянул в улыбке, так что растянулась даже белая проседь в центре его черной бороды, а белая прядь в волосах над проседью, наоборот, сузилась и скомкалась. Глаза у Профессора при этом были мутными и злыми. С глазами он ничего поделать не мог.
Александр молча кивнул; рот у него был занят едой.
– Тогда позвольте мне… пару-тройку слов, – начал Сенявин, стараясь попасть в труллев вежливый тон. – Честное слово, дорогой Саша, для меня непонятно, почему вы… типа… не любите Чехова. Еще раз повторю: у него ведь есть замечательный Петя Трофимов… Вы этого Петю Трофимова через столетие перенесли и сделали… как бы… марксистом. Вернее, неомарксистом. При этом перевернули Карла Генриховича с ног на голову, но его отношение к России оставили: дескать, надо сначала капитализму развиться, а потом будем о социализме говорить… Зато капиталистический Запад у вас окончательно загнивает, и Европа вот-вот развалится. А России ничто не мешает восстановить исторически прерванный капитализм и возродиться, как Феникс или Жар-птица… Но нет, господа! Пете мешают две вещи! Во первых строках – русское православие, многострадальная Русская православная церковь, от которой этот «чертов русский минор»… и так далее, и так далее… Они, кстати, всем мешали, кого от Русского Духа воротило и кто Русь-Россию отатарить, овизантиеть, оевропеить, опролетарить старался… Пете же… я не знаю… еще и старики разные мешают. Солнце ему заслоняют. Не дают, понимаешь, вырастить и организовать «племя младое, незнакомое»…Он-то, Петечка, это племя уже разглядел и определил свободным, сочувствующим, ответственным, деятельным и радостным…
