Выбор воды - Гала Узрютова
– Я хочу мяса. Мяса хочу! Йоже, пожарь мне стейк!
– Тебе котлета свежая прилетела.
По моему рюкзаку растекается куча птичьего дерьма. Я вываливаю вещи на лавку и иду к озеру. Бросаю рюкзак в воду. Шнапс с моей брезгливостью расправился быстро – и я оттираю дерьмо руками. Когда рюкзак выскальзывает в воду, захожу по колено в озеро. Но тот уплывает. Вторым ударом шнапс валит меня в воду. Рюкзак уже далеко.
Телефон падает из кармана прямо у самой воды. Кому звонить? Кому я могу вообще позвонить в таком состоянии? Я перебираю недавние номера – и ненавижу их все. Ненавижу все телефонные номера в мире. Листаю и не могу остановиться ни на одном из номеров, пока не натыкаюсь на Ламмерта. Это всё из-за его жаровни на заднем дворе. Если бы не она два месяца назад, никакого хорзбургера бы не было. Никакого этого дерьма бы не было. Это из-за Котлеты я сорвалась.
– Детка, ты что – хочешь всё свалить на меня? Ты там бухая, что ли? Думал, ты на свидание хочешь позвать, а ты из-за ерунды какой-то звонишь.
– Ты просто притворяешься вегетарианцем, интервью раздаёшь!
– А ты?
– Хочешь сказать, не ты жарил мясо на заднем дворе?
– Это от тебя пахло мясом, дорогая, не от меня.
– Это всё из-за тебя. Из-за тебя я оказалась в этом дерьме! Почему ты всем врёшь?
– Я не вру. Детка, это было один раз. Забей.
– Так почему ты его жрал?
– Это вкусно.
– Это не причина.
– Моя мать готовит мясо так вкусно, что я не вижу причины его не жрать.
– Не надо всё валить на мать.
– Слушай, не ори. Несколько месяцев назад отец ушёл от неё. К ассистентке. Херня в том, что ассистентка не молода. Молодую бы она простила. А одиночество – дерьмо такое: даже когда хочешь на одного приготовить, всё равно получается две порции. Руки привыкли. Мать полдня торчала у барбекю. В своей мятой пижаме с пятнами. Все штаны жиром залила. Пришлось жрать эту отцовскую порцию.
– И тебе не было противно?
– Мне противно, что я не могу сделать так, чтобы моя мать перестала рыдать и ходить в этой драной пижаме. Остальное – херня, детка. Знаешь, что – не херня? Сын мне месседж прислал. В этом, в вайбере. Научи меня, говорит, чему-нибудь. Чему, говорю, я могу тебя научить, сын? Он знаешь, что сказал? Научи меня радоваться. И всё. Научи радоваться. Живи, говорю ему, живи – и всё. Думать меньше надо. Так ты позовёшь меня на свидание?
В Бохине прямо у берега плывёт форель. Своим маленьким телом она ничего не подозревает, пока я не вхожу в воду, чтобы поймать её. Ускользает.
Метрах в пяти замечаю удочку. Хозяина не видно. Сейчас эта форель попадётся. Никуда ей не деться. Иди сюда.
Что тут сложного? Забросить и ждать.
Забросила и жду. Ничего не происходит. Вся форель уплыла от берега.
Забрасываю удочку снова. Леска дёргается, но на крючке – никого.
Что, если я просижу здесь три часа, но никто так и не клюнет? Может, я что-то не так делаю? Почему не ловит? Дайте мне сети! Я умею забрасывать сети! Всё детство помогала отцу их ремонтировать.
Забрасываю удочку снова, но теперь леска даже не дёргается. Форель меня обнаружила. Надо укрыться. Она не должна меня видеть. Я ложусь на траву и не двигаюсь. В таком положении удочку держать сложно. Она шатается, падает. Приходится поднимать её снова, как белый флаг. Сколько можно ждать?
– Здесь без лицензии рыбачить нельзя, – кудрявый мужчина в шортах появился слева. – И без наживки тоже.
– Т-с-с-с! Не мешайте!
– А моя удочка вам не мешает?
Он забрал удочку и ушёл, несколько раз оглянувшись. Он что – думает, я без его удочки рыбу не поймаю? Вот она – рыба, плывёт прямо ко мне. Иди сюда! Это новая форель – или та же?
Снова захожу в озеро. Оранжевый каяк на горизонте.
– Это ваш рюкзак? Вам помочь?
– Я нормально! Всё нормально, плыви дальше, старая черепаха!
Мужчина уплывает, но возвращается к моему рюкзаку, веслом толкает его ко мне и продолжает маршрут. Рюкзак не торопится, но сдаётся. Поместится ли в него озеро? Я наливаю воду и смотрю, как она медленно вытекает через ткань. Выжимаю из рюкзака треть Бохиня.
Кира, ты что – уже уехала с озера?
Ответь хоть что-то!
Река Волга
Ульяновская область, Россия, за семь лет до озера Бохинь
Пап, ты опять? Врач ведь сказал – пока нельзя.
Отец делал зарядку для ног, лёжа на диване. Вверх-вниз. Вверх-вниз.
– Пап, я последний раз говорю.
– Кира, ты уроки сделала? В школе много задали?
– Я вообще-то давно уже университет окончила. Замуж вышла и развелась, а ты всё про школу. Ногами перестань так делать.
– Как будто я раньше так не делал. Как уйдёте на работу, опять буду делать!
– Только увижу. Собираться пора. Я такси на десять заказывала.
– Куда собираться?
– Опять забыл?
– Помню, айда. Погоду сейчас только скажут – и пойдём.
– Погоду в нашем городе никогда не говорят.
– Скажут. И куда мы?
– Забыл?
– Как с отцом разговариваешь?
– А как с тобой говорить, если ты как ребёнок? Даже не помнишь, когда у тебя день рождения, хотя вчера повторяли.
– Как это не помню? Седьмого января.
– Это у брата твоего седьмого января. А у тебя в августе!
– Сама ты в августе. В августе – это у тебя. Как будто я не помню.
– Нет, пап. А у мамы когда?
– Первого января.
– Хоть что-то помнишь, ладно. А у тебя когда?
– Седьмого января.
– Опять. Запомни уже: пятнадцатого августа. Пятнадцатого. Садись, ботинки принесу.
Пока я искала ботинки в коридоре, по телевизору успели рассказать о погоде в Ростове, Самаре, Воронеже, Петербурге и Москве. Погоду в нашем городе, как всегда, не сообщили.
– А погоду? Прослушали.
– Опять не сказали. Нет нашего города. И погоды тут, значит, никакой нет.
– Я им напишу туда! Как так – нет? Напишу-напишу. За всё время, что смотрю этот ящик, два раза только сказали у нас погоду. Два раза! Как там пчёлы? Выставлять пора.
– Правую ногу давай. Нормально шнурки? Не туго?
– Нормально.
– Левую. Встанешь сам?
– А у кого тогда седьмого января?
– У брата твоего, дяди Жени.
– А что это за ботинки? Новые?
– Какие новые, пап? В прошлом году купили
