Хозяин белых оленей - Константин Валерьевич Куксин
Я стал собираться в гости, как вдруг с улицы послышался шум двигателя «бурана». Из окошка кухни было не видно, кто приехал, но вскоре в прихожей раздался очень знакомый голос:
— Здравствуй, Дуся! Костя у тебя, не уехал еще?
— Здравствуй, Гаврила Алексеевич! Дома Костя, сейчас позову его…
Но звать меня было не нужно — я выскочил из кухни и с радостью обнял ненца. В промороженной, покрытой инеем малице, с поясом, украшенным амулетами и медвежьим клыком, в кисах с алыми подвязками Гаврила смотрелся в современной прихожей как пришелец из другого мира. Петр, хотя и носил малицу и кисы, выглядел в них все-таки поселковым жителем. А от Гаврилы исходила сила настоящего хозяина тундры.
— Гаврила! Вот это встреча! Вы меня искали?
— Искал, искал… Пойдем на улицу, ты же все равно идти куда-то собирался?
Я заметил, что Гаврила не очень уютно чувствует себя в доме Серасховых, да и Евдокия не сильно обрадовалась появлению в своей квартире ненца-язычника.
Я накинул куртку, и мы вышли во двор. Гаврила подвел меня к своему «бурану» и показал на нарту, привязанную сзади. Изящная легковая нарта казалась совсем невесомой, ножки были высокими и тонкими. Я любовался работой, а Гаврила не без гордости произнес:
— Сергей сделал. Эта у него уже неплохо получилась, первые нарты мне переделывать пришлось…
— Очень красивая нарта, Гаврила! — искренне восхитился я. — На продажу в поселок привезли?
— Зачем? — пожал плечами Гаврила. — Ты говорил, что в музей нарты нужны, вот мы с Сергеем и решили тебе ее подарить…
— Спасибо огромное, Гаврила! Но ведь легковая нарта — самая дорогая, ее сложнее всего сделать. Давайте я вам заплачу за нее?
— Что ты, что ты! — замахал руками Гаврила. — Ты нам каждый раз подарки привозишь, вон и в этот раз какие бубенцы привез, из самой Монголии! Так что забирай в подарок, так мы с сыном решили!
Отвязав нарту от снегохода, мы откатили ее к моему аргишу, стоявшему позади дома. На фоне старых, потемневших от времени вандеев новенькая легковая нарта смотрелась как «ямаха» рядом с «буранами».
— Костя, ты собирался куда-то? — спросил Гаврила. — Давай подвезу!
— Спасибо, Гаврила! Мне надо к старшей сестре Евдокии зайти, к Дарье, ягушку у нее забрать…
— К Дарье? — отчего-то смутился Гаврила. — Ну ладно, поехали, я ее дом знаю…
Через несколько минут Гаврила остановил снегоход у большого деревянного дома, окруженного высоким крепким забором.
— Ты иди, я тебя здесь подожду! — сказал Гаврила, заглушив двигатель «бурана».
Решив, что Гаврила не хочет смущать Дарью своим присутствием из-за того, что он язычник, а она христианка, я не стал настаивать и поднялся по крутым ступеням крыльца.
Хозяйка была дома. Высокая для хантыйки, красивая пожилая женщина вышла мне навстречу.
— Здравствуй, Костя! Ягушка готова, смотри! — Дарья развернула суконное платье, богато украшенное орнаментами.
— Спасибо, Дарья Езиковна! — поблагодарил я. — Чудесная ягушка, как раз для музея. Сколько я вам должен?
— Как договаривались, Костя, я лишнего не возьму! — твердо сказала Дарья и спросила:
— Ты говорил, тебе еще малица нужна? Можно сделать!
— Только мне тонкая нужна, летняя, из одного слоя шкур. А то я в зимней малице умру в Москве от теплового удара! В чуме у меня жарко…
— Сделаю, сделаю! В следующий раз приедешь, заберешь — или у меня, или у Дуси оставлю…
Я попрощался с хозяйкой и вышел на улицу. Гаврила сидел на снегоходе, о чем-то задумавшись. Я сел рядом и тихо спросил:
— Гаврила, вы не зашли к Дарье потому, что она христианка?
— Нет, что ты, Костя! — ненец грустно улыбнулся. — Я же тебе говорил, мы к христианам нормально относимся…
— Тогда почему… — начал я и осекся, словно почувствовав, что затронул некую запретную тему.
Но Гаврила, вздохнув, сам ответил на мой невысказанный вопрос:
— Любил я Дарью в юности, очень сильно любил! Она самой красивой девушкой в поселке была: высокая, статная. Я, когда в Аксарку приезжал, все время старался повод придумать, чтобы ее увидеть. Но она меня словно не замечала. Да и кто я был? Неграмотный сирота, простой оленевод. А она словно княгиня ходила, многие парни в поселке за ней ухаживали: и ханты, и русские. Не выдержало мое сердце, решил я ей о своей любви сказать! Так она на меня лишь глянула свысока, а потом еще и рассмеялась. Ох и больно мне было, и стыдно, убежал я от ее дома! И старался с тех пор Дарье на глаза не попадаться. Сколько лет прошло, а я вот до сих пор робею, не могу к ней в дом зайти…
— А потом что было, Гаврила? Вы с Марией встретились?
— Не сразу, — покачал головой ненец. — Я в совхозе работал, часто в поселке бывал, в контору заходил по делам. А там девушка всеми бумажными делами занималась, Софьей звали. Ненка, но городская: после школы уехала в город, на бухгалтера выучилась и вернулась в наш совхоз работать. И полюбил я ее, а она — меня! Поездки в Аксарку праздником для меня стали. Софья говорила: поженимся, брошу эту работу в конторе, будем с тобой в чуме жить! Но тут мать моя узнала о нашей любви и запретила мне с Софьей встречаться, велела о свадьбе забыть. Говорила: мне в чуме помощница нужна, настоящая тундровичка, а не какая-то городская девка! Ничего, мол, городская не умеет: ни шить, ни готовить, ни чум собирать. И, чтобы я не надумал тайком от нее на Софье жениться, сама нашла мне невесту. В тот год рядом с нами семья ненцев кочевала, у них девушка была на выданье. Так вот и поженились мы с Марией. А Софья моя, как узнала, на следующий день в город уехала, навсегда. Больше я с ней никогда не встречался…
Гаврила замолчал и снова вздохнул. Над Аксаркой плыли низкие серые тучи, начал кружиться мелкий снежок. Я сидел рядом с ненцем и думал, как все-таки похожи люди, даже живущие так далеко друг от друга. Что все наши различия в языке, культуре, образе жизни — лишь оболочки, под которыми скрываются общие для всех людей желания, мысли, чувства. И моя работа исследователя чужой культуры вдруг предстала совершенно в ином свете: изучая внешние различия, я должен был найти в каждом народе, в каждом человеке то общее, что объединяет нас. То, за что мы называем друг друга людьми…
— Ладно, Костя, поехали! — Гаврила повернулся ко мне. — Засиделись мы что-то…
Я сел позади ненца на снегоход, и вскоре мы уже были у знакомого дома на Полярной улице. Я обнял Гаврилу на прощание, и ненец сказал:
— Знаешь, Костя… То, что я
