Хозяин белых оленей - Константин Валерьевич Куксин
— Хорошая машина, Олег! — важно сказал юноша, отхлебывая чай. — Только у этой модели мощность маловата. По трассе хорошо должна идти, а вот в лес за дровами на такой «ямахе» не поедешь! Не вытянет она груженую нарту!
— Ну, мне на ней за дровами не ездить! — пожал плечами Олег.
— Мощность можно увеличить, это несложно. Я под капот заглянул, и если…
— Ты, надеюсь, ничего там не «увеличил»? — строго посмотрел на Сергея Олег. — Снегоход новый, на гарантии еще…
— Да нет, посмотрел только… — смутился Сергей. — Но если вдруг захотите помощнее машину сделать — обращайтесь!
— Да, к Сергею со всей тундры люди приезжают! — не без гордости кивнул Гаврила. — Он в своем «гараже» уже столько снегоходов починил — не сосчитать!
На столе, между блюдом со строганиной и тарелкой мороженого мяса, стояла традиционная чаша с кровью. Я охотно брал кусочки рыбы и мяса, но в кровь их не макал, зная отношение Олега к языческим обычаям.
— Костя, ты что же кровь не берешь? — не понимая моего щекотливого положения, вдруг спросил Гаврила. — Сейчас, весной, самое полезное дело — кровь пить!
Олег со стуком поставил чашку на стол, расплескав чай, и отвернулся. Я понял, что балансирую на тонкой бечеве, натянутой между двух миров, которые никогда не смирятся с существованием друг друга. И трагедия была в том, что граница этих миров проходила сквозь семьи, разлучала любимых, ссорила друзей, разделяла стеной непонимания детей и родителей. Вчера еще единый народ оказался расколотым на «христиан» и «язычников»…
— Гаврила, я что-то сегодня не хочу кровь пить! На «ямахе», наверное, укачало! — сказал я и посмотрел в глаза ненцу. И Гаврила все понял без слов: что я не хочу обижать Олега, который привез нас, и ссориться с его родственниками, которые, несомненно, узнали бы, что я совершил «смертный грех» — пил кровь в чуме язычников.
Чтобы нарушить повисшее молчание, я демонстративно громко стал копаться в рюкзаке и вскоре извлек мешок с бубенцами.
— Вот, Гаврила! Как обещал, привез вам на упряжку бубенчики! Из Монголии — там их к верблюдам привязывают, но на оленях тоже должны хорошо смотреться. И главное — звенят красиво и громко!
Я встряхнул «бубенчик», который на самом деле был размером с кулак ребенка, и мелодичный звон поплыл, отражаясь от меховых стен чума. Мне в голову пришла забавная мысль: если археологи будущего откопают эти бубенцы на Ямале, они никогда не смогут понять, каким образом изделия монгольского мастера оказались в далекой тундре!
— Ох, спасибо, Костя, спасибо! — Гаврила был растроган. — И как раз пять штук, на пятерку моих любимых оленей! Вот начнем скоро каслать, и как зазвенят бубенцы, так о тебе вспоминать будем!
Мы допили чай, и Олег намекнул, что пора собираться в дорогу. Но сборы оказались долгими. Майя разговорилась с Олей, причем девушки стали обсуждать городскую моду, а вовсе не орнаменты на ягушке. Сергей утащил Колю показывать свой «гараж», а я вызвался помочь Гавриле носить мешки с напиленными оленьими рогами. Оказавшись за чумом, я вздохнул и сказал:
— Гаврила, вы не обижайтесь, я просто Олега не хотел расстраивать…
— Что ты, Костя! Я же все понял! — Ненец положил мне руку на плечо. — Мы и старые обычаи соблюдаем, и к христианам нормально относимся. Это они с нами не общаются, святые места разрушают, сжигают богов своих. Жалко мне их, Костя. Ведь кто вере предков изменил, те в тундре жить уже не могут…
— Как это, Гаврила? — не понял я.
— Ну вот смотри. Олег, как веру чужую принял, не может больше оленей пасти. Он, конечно, сильный человек, в городе устроился, бизнес у него свой. Но он уже не оленевод! В чум матери его молния ударила, она с тех пор заикается — так духи наказали ее за то, что вере нашей изменила. Она же тоже всю жизнь в тундре прожила, а как христианкой стала — уехала в город. И таких случаев много. Не могут «новые» христиане в тундре жить, и всё тут!
Я кивнул, соглашаясь с Гаврилой. Действительно, все новообращенные христиане покидали тундру. А поселившись в городе или поселке, они постепенно теряли свою культуру, их дети забывали родной язык, и вчерашние оленеводы растворялись в многонациональной пестроте приезжающих на Север жителей Большой земли.
«Несть ни эллина, ни иудея!» — пришли мне в голову слова апостола Павла. Христианство изначально стирало грани между племенами и народами, объединяя людей во Христе. И хотя все внутри меня возмущалось варварскому вторжению христианства в древний, полный таинственного очарования мир традиционных верований ненцев и хантов, я понимал, что право выбора всегда остается за людьми. Олег, Людмила, Евдокия, как и многие другие ненцы и ханты, добровольно отказались от старых богов. И если жизнь новообращенных христиан в этом суровом краю хоть немного изменилась к лучшему, я не смел осуждать их за сделанный выбор…
Привязав мешки с рогами к нарте, мы попрощались с Гаврилой и его семьей.
— Приезжай, приезжай, Костя! И ребят с собой бери. Ты нам как родной стал! — Мария улыбалась, обнимая меня.
— Обязательно! — пообещал я. — В следующий раз — прямо к вам, непременно!
Я махнул на прощание своим друзьям, вскочил в нарту, и вскоре одинокий чум исчез за частоколом тонких северных лиственниц.
В княжеском чуме
Выехав на трассу, мы помчались в сторону Аксарки, но вскоре свернули в тундру, на хорошо накатанный след снегохода. Стойбище Олега появилось из-за поворота неожиданно — два чума стояли на высоком берегу небольшой речушки, откуда открывался потрясающий вид на холмистую равнину, убегающую к горизонту.
— Приехали! — сказал Олег, выключив двигатель. — Вот крайний — наш чум, а в соседнем дядька мой живет, старик Дмитрий.
Коля помог Олегу разгрузить нарту, и хозяин пригласил нас в чум.
— Ну, я хоть себя князем иногда в шутку и называю, но живу в самом обычном чуме, не в хоромах каких-нибудь! — улыбнулся Олег. — Заходите, сейчас все сами увидите!
Чум Олега, отделанный изнутри грубым белым сукном, казался просторным и светлым. Доски пола, выструганные из цельных бревен, были покрыты коричневой краской. Над постелями с аккуратно подвязанными пологами висели ковры с изображениями оленей, словно в обычной городской квартире. На священной стороне стоял небольшой телевизор, жерди закрывал платок с одним крестом, такой же, как подарила мне Людмила Езиковна.
— Да, мать вышивала! — заметив мой интерес, сказал Олег. — У нас, настоящих христиан, только один крест на платке должен быть! Ты, кстати, молодец, не стал кровь у Затруевых пить. Не ошиблись мы в тебе, как погляжу…
Я кивнул, но на душе скребли кошки: чтобы не обидеть людей,
