Александр Башкуев - Призванье варяга (von Benckendorff) (части 1 и 2)
Как бы там ни было -- всю нашу шатию взяли под подозрение. Наш карцер обратился в вылитую тюрьму. На территории Колледжа появился новый забор и уроки у нас теперь были в бывшем караульном помещении. Мало того, - теперь мы ходили даже в туалет только строем и разве что - не с собаками!
Только уроки, путешествия в коллежскую библиотеку строем и потом -- на весь день под замок в общий карцер. В землянку.
Нам построили огромную печь, чтобы нагреть сие подземное помещение. Да только всю землю нагреть невозможно и на бревнах стен по утрам снова был иней. Зато печь раскалялась так, что камни краснели и нам приходилось ждать, пока не прогорят все дрова -- карцер был под землей и мы боялись угореть ночью, коль что -- не так.
Сперва мы думали дежурить по очереди, но потом выяснилось, что в одиночку человек засыпает и тогда мы решили как-нибудь развлекаться. Все вместе -- пока не прогорит печь...
Нас, в отличие от других, подымали лишь после рассвета. С "куриною слепотой" мы все равно были, что слепые котята в утренних сумерках и поэтому нам можно было спать по утрам. (Зимние ночи в Санкт-Петербурге длинней, чем даже -- в Риге.) Так что и засыпать мы могли много позже.
Зато фонари охрана тушила сразу после отбоя и мы почти что весь вечер лежали на наших нарах, укрывшись тремя одеялами, и глядя на раскаленную докрасна печь. А что делать такими ночами?
Тут-то и пригодилась моя любовь к литературе. Я рассказывал "родным и товарищам" приключения Барона Мюнхгаузена, путешествия Гулливера в Лиллипутию и Бробдингнег... А еще все сказки братьев Гримм и германские саги с преданиями. У меня оказалась хорошая память и ночами я читал моим парням историю о "Рейнгольде" и вспоминал, как лесные эльфы пляшут вокруг своих страшных костров. Удивительно, но все эти немцы совершенно не знали ни собственной мифологии, ни современных романов, ни сказок!
Ребята дожили до шестнадцати лет и не знали о "Верном Хагене", иль про "Голландца Михеля" и "Холодное Сердце"!
Потом, когда уже наша часть Колледжа переехала в Ригу, а затем на Эзельские острова -- все казармы строились так, чтоб все кровати были в три яруса и все дети в казарме могли видеть раскаленную печку и огонь в ней -долгими зимними вечерами. А средь ребят всегда находились рассказчики, которые повторяли и немножко перевирали мои самые первые байки и басни, которые я рассказал "родным и товарищам". А многие их поправляли из темноты, ибо все эти рассказы спелись в этакий неразрывный канон, который теперь передается из поколения в поколение.
Эзельская Школа Абвера сейчас стала Школой при Академии Генерального Штаба. Теперь уже большинство наших воспитанников -- славяне, а не -германцы (немцы со шведами). Но по-прежнему в нашей Школе стоят кровати в три яруса и долгими зимними вечерами докрасна топится печь... (Казармы же по сей день без нормального отопления и освещения!)
И все эти "канонические" истории вновь и вновь под мерцанье огня и хруст горящих поленьев повторяются из уст в уста по-немецки на ливонском наречии, характерном для нынешней Южной Эстонии... (Лишь в последние годы самые популярные истории и сюжеты сих баек стали (опять же изустно) переводиться на русский язык.)
Тут... Все важно! И обязательный холод в зимней ночи, и темнота вокруг малышей, и их уютные норки из трех слоев одеял, и тепло от почти что -костра посреди древней пещеры, и даже -- мистическая пляска язычков пламени -- все это действует на что-то, оставшееся в нас от первобытного троглодита... Причастность к общей пещере. Племенному огню. Единому племени, готовому за вас биться. А самое главное -- к Истории, традициям и обычаям "наших". Поэтому -- именно немецкие сказки. Диалект древних ливонцев. Сказание. Тайна.
Детям важно ощутить себя чем-то целым и я против иезуитских привычек всех меж собой перессорить. Да, большая "связность" моих воспитанников грозит нам "обрушиваньем" всей Сети сразу, заведись в ней червоточина. Но зато мои парни реже "горят", чем агенты противника. Один-единственный раз пролитая совместно слеза на скованным семи обручами сердцем "Верного Хагена" стоит для меня во сто крат больше, чем остальные уроки все -- вместе взятые. (А если они еще и догадываются, что "Верный Хаген" прибыл в сказку из "Песни о Зигфриде" и сердце его "рвется" под уколами Совести, - я считаю, что прожил жизнь не напрасно.)
Ребятки мои умирают, но "вытягивают" "паленых" товарищей, а сие -главная черта русской разведки. Начинается ж она -- с совместного слушанья сказок и СОПЕРЕЖИВАНИЯ наших учеников.
Сия методика появилась случайно, но будем мы прокляты, ежели откажемся от столь эффективного... Да черт с ним, с методом! Главное, что мы учим ребят быть друг другу -- РОДНЫМИ ТОВАРИЩАМИ!
Все это, конечно же, хорошо, но... Иезуиты не стали бы главными и лучшими в сих делах, если бы не пытались сделать что-то подобное. Увы, они обнаружили в нашей методе -- серьезный изъян. (Вернее, - не в нашей, ибо подобные вещи пытались войти в обиход много раньше.)
Червоточина заключается в том, что мы опираемся на такие понятия, как -- Родина, Честь, Долг, Порядок и Верность. Но сие -- увы, не добродетели, но "атрибуты" воспитанников. Объясню разницу.
Все наши качества делятся на две категории. Одна из них -- Добродетели. Это такие качества, которые могут меняться со временем. Можно выучиться, иль заставить себя быть умнее, добрее, отзывчивее. Можно быть злее, иль скаредней -- бывают и сии "добродетели". Можно стать даже чуть более честным, иль совестливым!
Но нельзя быть "немножко больше ПОРЯДОЧНЫМ". Сие -- нонсенс. Человек или порядочен, или -- нет. Поэтому Порядочность (в отличие от Доброты, или Совести) не Добродетель, но -- Атрибут.
Главное же отличие Добродетели от Атрибута -- первая обычно воспитывается, но второй -- наследственный признак! Никогда от осины не родятся апельсины. Если матушка -- продажная тварь, грешно требовать от потомства Чести, иль Верности. Если папаша -- потомственный паразит -блюдолиз, сыночки его унаследуют и гибкий хребет, и "масленую задницу". Таковы уж законы Наследственности.
Именно посему дворянство любой страны пытается возвести барьеры меж собой и всем прочим. Все прочее попросту неспособно в лихую годину "встать под орла" и сдохнуть во имя - ИДЕИ. Иначе -- оно само звалось бы -Благородным Сословием!
Увы, наше сословие -- меньшинство во всех странах. При том, что благородные люди Пруссии, или Франции не горят желанием поработать на нашу разведку. Стало быть -- наша методика годна лишь для юных дворян Российской Империи. Да и то -- не для всех.
"Баловаться любовью" - свойство всех нас без изъятья. Поэтому из Холмогор и приходят крестьянские мальчики в лаптях, да опорках и превращаются в Славу и Гордость Империи.
Увы, - обратное тоже бывает. Слишком много "князьев", да "графьев" в дни Нашествия прятались по поместьям, чтобы не предположить, что их матушки (или бабушки) "крутили романы" со смазливыми кучерами, да конюхами.
Кровь-то ведь не обманешь -- коль папашу, иль деда пороли за "баловство" на конюшне, этакий "князь" сам дождется насильников, доверит им вожжи, да заголит задницу! А-то и -- подмажет родимую, коль его папаша, да дедушка улещали не только "хозяюшку", но еще и "Хозяина"! Дело-то для сей Крови -- привычное...
А как увидать сию "подлую" Кровь в маленьком мальчике? Остается либо довериться Чести его отца, и особенно -- матушки, иль... отказать ему прямо с порога. Ибо если его низкая Кровь проявится за границей во время задания, -- такой погубит не только себя...
В итоге -- моя разведка стала лучшей в Европе и мире, но -- мне не хватает учеников. Один из моих лучших воспитанников -- Федя Тютчев выказал талант поэтический и мог (и должен был!) стать выше Пушкина. Но мне в тот момент нужен был резидент на юге Германии и я предложил на выбор -публикации, гонорары, всемирную Славу, иль -- безвестность за тридевять земель от России...
Мой ученик выслушал мое предложение и просто спросил:
- "Если бы вам не нужен был человек там -- в Баварии, вы бы меня напечатали?"
У меня сжалось сердце. Мой мальчик хорошо "почуял" то, что я счел его Незаменимым для Дела.
Я не смог говорить. Руки мои затряслись, и я никак не мог высечь искру, чтоб раскурить трубку. Тогда мой любимый ученик подошел к моему креслу, сам ударил кремнем по огниву, долго смотрел на тлеющее пятно в табаке, затем грустно улыбнулся и, пожимая плечами, тихо сказал:
- "Спасибо. Такая похвала -- дорого стоит. Зато я знаю, что у меня есть хотя бы один -- читатель и почитатель".
Через год он прислал мне письмо с новым стихотворением. Оно называлось "Ad Silentium" и... Лишь когда Тютчев "сгорел на посту", я издал все его гениальнейшие стихотворения и вы, конечно же, их знаете. Но, как приказал нам сам Тютчев - "Молчи!"
И все же - признаюсь. В тот день, читая стихотворение Тютчева, я плакал. Я рыдал, как ребенок, ибо век поэтический короток, а я не дал ему писать в самые романтические, в самые плодотворные годы...
