Ноша - Татьяна Нелюбина

Мне с Акселем таких – родных, до боли родных – картин не хватает. И запахов из самого-самого детства. Детства у нас чересчур разные были.

Ладно, пусть это всё мелочи.

Мои мелочные придирки, пусть.

И хватит, всё, хватит.

Я напрочь забыла, как мы с ним познакомились. Такое важное событие в моей жизни, а на задворки куда-то задвинулось. Не пробраться.

И незачем. Я решилась на развод. Если он согласится, всё быстро получится. А если нет, то нужно идти к адвокатам, то да сё, на пол-года затянется.

Блин! А как раньше всё просто было! Пришёл в загс, заявление подал, и раз-два, развели.

– А куда дальше? – дети, наглядевшись на рыб, прибежали.

– Перекусим в кафе, а там видно будет.

Сад большой, в нём 22000 видов растений, он входит в тройку важнейших ботанических садов мира. Хорошо, что Аксель не с нами, а то замучил бы всех информацией.

Мы умяли по куску пирога, оделись и пошли к альпинарию.

Здесь созданы каменистые сады, «миниатюры» разных горных областей мира. Вот где детям раздолье – они бежали по тропинкам наверх, по мосткам переходили ручьи, а мы с Настей таблички читали: Альпы, Карпаты, Кавказ.

И мне смутно припомнилось… февраль, конец сессии. Мы устроили студенческую вечеринку, Аксель, наш немец из ГДР, тоже пришёл. Мы веселились, танцевали, болтали и разъехались на каникулы.

После каникул иду я по коридору. А навстречу Аксель идёт. Увидел меня и…

– Что и? – спросила Настя. – Со всех ног к тебе бросился?

– Как бы не так. Он убежал.

Увидел меня, резко свернул в сторону и, не сбавляя шага, двинул назад.

Я – за ним. Не узнал? Быть такого не может. Догнала его, говорю:

– Аксель, это же я!

А он глаза опустил и молчит.

Что это с ним, думаю, не рад меня видеть?

Ну ладно, не рад и не рад, пошла.

Он глаза поднимает и отчаянно говорит:

– Ты такая красивая, что…

Я была сражена наповал. Так он поэтому дёру дал? Вот это реакция. Не ко мне бросился, а прочь побежал.

А я-то, я! Ну зачем я его догнала? Зачем мне надо было догонять такого, который при виде меня резко сворачивает в сторону?!

– Не может быть, – Настя была удивлена. – Он так задел твоё самолюбие, что ты до сих пор не забыла?

Задел – не то слово! Он ранил моё самолюбие! А я забыла! Начисто стёрлось из памяти! А теперь – вспомнилось!

Так его ослепило, что он зажмурился и сбежал! А то как же, у него же невеста! Он ей обещал!

– Что?

Что женится! Что ещё обещают невестам?!

Я задохнулась от возмущения, даже говорить не могла. Но подышала, пришла в себя и удивилась, чего на меня такое нашло? Я же тогда и глазом, можно сказать, не моргнула, гордая была, не уронила достоинства, когда он признался, что влюбился в меня, но у него в Берлине невеста, что делать, не знал.

У меня спрашивал! Типа того что «не могу без тебя, у меня невеста, сама решай».

Я и решила! Да пошёл ты, решила! Только подумать, что он у этой у своей Марты, или как там её звали, разрешение испрашивать будет на то, чтобы быть со мной!.. Нет, это что? А? Это уж совсем! Я спокойно, достойно, гордо и крайне великодушно послала его к!.. К Марте послала.

Чтоб ему ни дна, ни покрышки!

– Но… – У Насти глаза стали по блюдцу.

Никаких но. Он женился, всё как положено, я замуж вышла.

– Ты?!

Да, я. А чему удивляться?

– Всему!.. Ты никогда не рассказывала.

Вот такая я вся из себя таинственная.

Как бы, если не рассказываю, так и не было ничего. Вычеркнула из жизни и всё. Было и быльём поросло.

– Но что было, что?

– Не могу, не хочу вспоминать.

– Знаешь ведь, что не отстану.

Я засмеялась. Знаю. Только слов не подберу. Жутко было. Нас недоступность жгла. Я не сдавалась. Пропаду к чертям, сгорю, пропади всё пропадом, но не сдамся. Защитились, разъехались. Извелись оба. Приехал он. Они же, немцы, завоевать должны. Нет, не хочу обобщать, пусть не немцы, он такой, завоевать должен. Измором взять.

– А ты?

– Я, если просто, без экивоков, без ума была от него. Безумно любила. Его нет, и тоска смертная. Высушила меня.

Как трудно об этом рассказывать.

Но, и это странно, легче мне становилось.

Нужно только пересилить себя, распахнуть окна, впустить свет, воздух, глубоко, полные лёгкие набрать и избавиться.

Митя и Маша мимо пронеслись, в прятки играли.

Блинов надо напечь, последний день Масленицы.

Мой милый мальчик, с которым мы целовались в подъезде, мой жених, мой муж, всё понимал, он добрый, хороший, замечательный друг, мы переписываемся, у него уже двое внуков.

Я подвела итог своей жизни:

– Я развелась, Аксель развёлся, мы поженились. Вот и вся история.

– Ещё не вся.

– А что я упустила?

– Конец истории.

– Да всё тот же: развод.

– Он согласится?

– Пусть только не согласится! Я ему всё, всё припомню!

– Что?

– Как он не мог с нами двумя разобраться…

– С кем?

– С той со своей и со мной…

– Но это же когда было.

– А навалилось так, будто вчера! Встретились, полюбили, так нет, невеста у него, он обещал!

– Порядочный.

– Да, есть в нём такая черта, но я-то причём? Сам решай!

– Вы вроде вместе решили?

– А не надо было со мной советоваться! Он мужик? Или кто? Позеленел, пошёл, той всё выложил… Вот к чему привела его лабильность! Вот до чего довела его… когда он с нами двоими, не мог разобраться в себе, уезжал туда на все праздники, на каникулы, я…

Ах, ерунда. Что я, действительно, в прошлом копаюсь. Захлёбываюсь от старых обид, когда новых хоть отбавляй.

Я размечталась:

– На остров хочу…

– На необитаемый?

– Нет! Он густо заселён. Это остров счастливых бабушек.

Мы там раньше часто бывали. А теперь одна полечу!

Настя прихлопнула себя по коленкам.

– Какое название для рисунка!

Я загорелась:

– Ты нарисуешь? Ты уже сейчас видишь картину? Что ты видишь? А потом, когда картина готова, она такая, какой ты её вначале видела? Как у тебя возникают картины?

– Ой… надо подумать.

– А ты не думая, сходу.

– Ну разве что сходу…

Настя (в отличие от меня) покладистая, «сходу, не думая», рассказала, как они с Кришаном ехали однажды по горам Жюра[45]. Дождь лил. Сумерки. А на зеленых склонах, на этих горных лугах – кольца подлеска, восьмёрки кустов, вытянутые по горизонтали, как знаки бесконечности. Насте