Три книги про любовь. Повести и рассказы. - Ирина Валерьевна Витковская
Любезные продавцы предложили не тащиться с щедрыми дарами Италии до деревянных столов в дальнем углу рынка, а расположиться в отделённом от зала стеклянной стеной закутке для дегустации вин. Там, вплотную к этому стеклу, – длинный узкий прилавок, где прекрасно разместились наши мисочки и тарелочки, ломти ноздреватого деревенского хлеба, бутылка местного вина.
И мы стояли за этим стеклом, счастливые, пили вино и подбирали соусы и масло хлебом; и каждый, кто входил в центральную дверь рынка, первым делом видел наши улыбающиеся лица. А папа поднимал бокал в честь вошедшего, давая понять, что пьёт персонально за его здоровье. Люди смеялись и приветственно взмахивали руками.
Откуда, в какой момент в первый раз перед нами возникла сушёная треска, никто толком не мог вспомнить. Почему сушёная треска? А сходство было потрясающим. Она, эта м-м-м… пожилая леди ухитрилась быть одновременно и тощей, и широкой, и плоской какой-то. Ни дать ни взять – провяленная на жарком южном солнце и продубленная солёным морским ветром рыба промыслового назначения, бешено популярная у жителей Португалии, Италии, Греции… Сходство дополняли бесцветные глаза, острое лицо и абсолютно, то есть совершенно безгубый рот.
Она влетела (вплыла?) со своим медлительным спутником в дверь рынка и практически ударилась лицом о стекло, за которым мы пировали.
Секунду треска, не отрываясь, смотрела на происходящее. В десяти сантиметрах от её лица какие-то странные люди вкусно ели и пили, промакивая салфетками губы и даже изредка облизывая кончики пальцев. Её глаза вылезли из орбит, рот приоткрылся. Она сверлила папу безумным взглядом, папа смотрел на неё.
Через несколько секунд треска опомнилась, дёрнула своего спутника, и они исчезли за поворотом справа.
– Немка, наверное, – вполголоса предположил папа. – Вылитая Меркель.
На Меркель треска была совершенно не похожа, но никто не возразил, а продолжили угощаться дальше.
Минут через десять, видимо дав полный круг по рынку, треска с кавалером вновь оказалась у центрального входа. И вновь её принесло к «нашей» витрине, она даже упёрлась руками в стекло. И опять в том месте, где стоял папа.
Папа только что налил вина и поднял бокал за её здоровье, звонко чокнувшись со стеклом. Так и сказал: «Ире гезундхайт, госпожа Меркель!» Слышно ей, конечно, ничего не было, но папин невиданный моветон привёл треску в состояние кататонического возбуждения: она, опираясь растопыренными пальцами о стекло, хватая воздух ртом, что-то говорила; глаза уже готовились окончательно выкатиться и упасть на пол. Господин, который был с ней, неловко схватил её за полу куртки и опять уволок вправо за поворот.
Мама взялась гадать, что с этой «милой дамой» не так. Видимо, женщина желает покушать и не может найти, где это можно сделать, – вот как рассуждала мама. Она, бедная, видя наше изобильное застолье, не понимает, где все эти яства мы взяли и почему так шикарно здесь расположились. Тоже хочет.
Я уже откашливалась, подавившись от хохота белым вином. Папа благодушно рассуждал о том, что готов накормить каждого, кто только изъявит желание. Даже Меркель. Потом все притихли, ожидая третьего пришествия сушёной трески.
И оно состоялось. Она появилась бегом из-за поворота. «На хвосте», вцепившись в полу пиджака, висел её маломощный спутник. Треска тащила его к стеклу с упорством и энергией вола. Приблизившись, она начала исследовать стекло ладонями, на манер безумной панночки: видимо, искала вход. Всё-таки хотела разделить трапезу. Не знала, бедная, что почти незаметная дверь находится со стороны лавочки с деликатесами…
Папа с сочувствием наблюдал за её передвижениями. Не найдя входа, треска опять придвинулась вплотную к нему. Она била ладонями по стеклу и что-то говорила, широко раскрывая рот.
Папа с улыбкой развёл руками – не понимаю, мол… Потом отломил кусок хлеба, быстренько соорудил на нём аппетитную пирамидку из оливок с анчоусами. Поднёс к стеклу. И ласково спросил:
– Хочешь?
У трески челюсть упала вниз. Она на секунду замолчала, видимо, набирая воздух.
Мама рванулась к двери – открыть и впустить человека.
Хлипкий спутник отчаянной дамы, воспользовавшись секундным замешательством, вдруг каким-то непостижимым образом сумел оторвать её от витрины и уволочь в открытый кем-то центральный вход. Мама судорожно вздохнула и замерла.
Больше мы треску не видели…
Самое тёплое: дома…
Знаете, какой самый любимый музей у папы? Палаццо Даванцати во Флоренции. Музей средневекового быта. Апартаменты богатого купца, жившего в XV веке.
О, вы бы видели, с каким наслаждением он исследовал каждый уголок огромного дома. Как по-хозяйски осматривал мощнейшие ворота и небольшие квадратные окна, расположенные точно над тремя арочными входами, – окна, из которых поливали кипящей смолой непрошеных гостей. Можно просто кипятком. Можно чем-то тяжёлым по черепушке – не лезь в чужой дом. Мой дом – моя крепость.
Внутренний двор – тоже элемент подготовки к длительной обороне. В его центре – колодец для сбора дождевой воды. Нельзя запретить, конечно, осаждать дом, но ведь и дождь нельзя отменить, так? Очень разумное изобретение. Причём тут же – система подъёма вёдер с водой на самый верхний этаж – кухню.
На знаменитую роспись одной из спален – историю чьего-то соблазнения – папа не обратил внимания. Шикарный расписной сундук с нижним бельём будто и не увидел. Зато!.. Мамочки мои, туалет… Причём то ли на втором, то ли на третьем этаже. Система канализации!
– Пятнадцатый век, вдумайтесь только, – не мог успокоиться папа. – Это ж… тысяча четыреста там какой-то… Во Франции в Лувре – горшки за ширмой. Для королевских особ… Вонь, смешанная с запахом духов. В Париже обыватель выплёскивает нечистоты прямо на голову прохожему. Любого сословия. Вышел без шляпы с полями – весь в дерьме! И это – заметьте, – гремит папа, – просвещённая Франция!.. А тут…
Именно с этого момента папа крепко зауважал Италию. За средневековый туалет, представьте. И рассказывает об этом у себя на родине. С редким удовольствием – всем, кто этого не знает.
Дальше было одобрено – по мелочи: лифт, подающий готовые кушанья с верхнего этажа на нижний – в столовую; кухня в чердачном помещении – там, оказывается, гораздо легче потушить предполагаемый пожар, чем если бы она располагалась внизу. Кухонное оборудование – огромный, высокой функциональности камин; вертела, вращающиеся без помощи человеческих рук, как-то там под тяжестью заправленных в них туш; бесчисленные взбивалки, открывалки для бутылок, ореховые щипцы, медная посуда хитрого назначения и много чего ещё. Всё это было тщательно осмотрено, что можно – опробовано, оценено и благословлено. Кем? Папой, конечно.
Он прямо – я видела – был готов буквально поселиться на этой
