Развилки - Владимир Александрович Дараган
— Флоренция, — задумался Костомоев, — был там. Что-то про Козимо слышал, забыл, правда все. Зачем нам это знать?
Узнав, что я собираюсь писать книгу, он удивился еще больше.
— Неужели кто-то сейчас читает книги?
Вечер вопросов и ответов. Услышав, что пишу для себя, он понимающе кивнул.
— Время сейчас такое, что сокровенное надо держать при себе. Иногда даже в столе держать опасно. Я бы тоже мог написать, но тогда бы и дня не прожил.
Услышав, что книга философская, он пожал плечами.
— Все равно ты всю правду не напишешь. Особенно, если свои мысли будешь излагать. Мы даже себе врем, когда что-то вспоминаем. Я вот всегда себя оправдываю. Особенно, когда баб вспоминаю.
Это мне стало интересно, и я попросил подробности. Изменился Костомоев, вчера и сегодня — два разных человека. И не потому, что протрезвел. Нет рядом тех, перед кем надо что-то изображать. Говорить стал складно, лицо расслабилось.
— Да просто все, — сказал он. — Бросишь ты ее, надоела и бросишь. Другая подвернется, веселее и умнее. Брошенная злится, переживает, а ты ей говоришь, что так было надо. Что не ужились бы, лучше сразу отрезать. И так уверенно говоришь, что сам начинаешь в это верить. Месяц проходит, и ты уже такой радостный, убежден, что правильно поступил. Потом вспоминаешь и себя хвалишь. А если книгу об этом написать, так ты там вообще герой-героем окажешься.
Вот так просто у него. Выбирать на каждом перекрестке где веселее и помягче. Пусть дорога не просматривается дальше одного квартала — плевать, сейчас хорошо, а там посмотрим. А как же он начальником стал? Тут надо дальше смотреть. Я спросил, он усмехнулся.
— Когда надо промолчать — молчи. Все орут, а ты молчи. Потом подойди к кому надо и тихонько скажи, что надо подумать, с кондачка такое не решишь. Тебя поймут и оценят. Никто не любит сразу принимать решения. Так ты всегда в точку попадешь. Скажешь, что у тебя есть идеи, но надо их разработать, учесть риски и профиты. Тебя обязательно попросят с этим разобраться и доложить. Вот тут самое главное. Ты готовишь два варианта. Больше нельзя, начальство не любит много читать. В каждом варианте хороший конец для того, кому несешь бумаги. В одном отмечаешь большие риски и большой профит. В другом все скромнее, но надежнее. Тебя спрашивают о мнении. Ты за надежный вариант. Попадание сто процентов. Чем выше начальник, тем меньше он хочет рисковать. Ты опять в точку попал. Вот и вся наука.
Интересно! Я хотел, чтобы он продолжал и спросил:
— А как удержаться в начальниках?
— Это просто, — Костомоев развеселился. — Говорят, чтобы руководить, надо знать больше подчиненных. Это не всегда получается. Тогда надо делать вид, что знаешь больше, что тебе доступны некие тайные знания. Так можно оправдать любые свои дурацкие приказы. Говорят, что мудрость в том, чтобы быть понятным каждому дураку. Это не для начальников, сам понимаешь.
— А если что-то пойдет не так?
Костомоев хмыкнул.
— Это еще проще. Сразу надо говорить, что иначе дело пошло бы еще хуже.
Включили радио, послушали новости.
— Все врут, — сказал Костомоев, — но врут умело, вроде как говорят правду, но не всю. Это как про твою избу рассказать. Можно полчаса про теплую печку долдонить, а про туалет на улице забыть. Это все равно, что врать. Сам такой, иначе доклады не пишут. У них главное — это с умом рассказать о прошлом и тем самым показать, что сейчас лучше. И все, что они делают, они делают правильно.
Посмотрел на мой компьютер.
— Ни хрена в этом не понимаю. Тыкать в клавиши могу, а что там внутри… Нам лекции один профессор читал. Еле до кафедры доходил, таблетки глотал. Так он начал с ламп: пентоды, тетроды, анод, катод… Тьфу, как его не выгнали! Как до современного дошел, так он хихикает, про черные ящики говорит, сам ничего не понимает. Вышел я с дипломом, выпил на радостях и забыл все, осталось только приятное чувство, что я чего-то учил. Да мне и не пригодилось ничего. Собрать команду, которая от меня зависит, в рот смотрит — этому нас не учили, тут уж я сам. А еще лучше, когда знаешь что-то из их прошлого. Тогда они вообще на цыпочках перед тобой ходят. Говорят, что доверять можно только тем, кто у тебя на коротком поводке. Это точно, подпишусь под этим. У тебя должна быть возможность испугать подчиненного. Такие науки я по ходу дела осваивал. Вот Никита — он своей головой пытался, пер прямо, чистый носорог. А на первом повороте сдулся. Повороты — они такие. Иной раз не заметишь, что все повернулось, что последние стали первыми, левые правыми, а прямолинейные, которые напролом шли, так те вообще на обочину вылетели. Мне Наталья сказала об их проблемах, но поздно.
— Помог бы?
— Никите — нет. Бросить Ирину — это идиотом надо быть, а зачем идиотам помогать? Где он сейчас, кому нужен? Там ему и место. Вот Ирину я вытащил, помог в фирме остаться. А Никита… ну погулял мужик, с кем не бывает. Так падай в ноги, проси прощения, а он такой гордый, дверью хлопнул, в ночь ушел. Ну и ходи такой гордый без штанов и без жены. А эта дура, переживает за него.
— Кто дура?
— Ирина, кто еще. Баб никогда до конца не поймешь. Во всем умная, а коснется чувства, так жалость так и льется с соплями и слезами. Я с ней иногда перезваниваюсь, Наталье говорю, чтобы на Никиту повлияла.
— А она?
— Что она. Хвостом крутит, ни слова в простоте. Может говорила с ним, может нет. Сказала, что за Ириной ее следак ухлестывал, а она его послала куда подальше. Правильно сделала. Слышал я о том следаке, мутный он. Сегодня на конке, завтра на шконке. На крючке он, на хорошем таком крючке. А потому им можно вертеть и любые дырки затыкать. А Наталья… не поймешь ее. Замуж звал, она ни да, ни нет. Все нервы вытянула, на кулак намотала, держит, далеко не отпускает. Понимаю, что дурака валяю, не удержать мне ее. А бросить не могу. Она ведь как может — улыбнется, по плечу погладит, а я и растаял. Сколько так она мне голову морочит, лет пять, наверное. Других баб у меня за это время много было, она знает, но ей наплевать. Расслабляйся, говорит, я тебя понимаю. Тут все другие плюгавыми покажутся. Тьфу, плюнуть и растереть. Только она королева. Ладно, что-то я раскис. Расскажи лучше, о чем пишешь.
Просидели мы с ним до полуночи. В конце оба сидим такие задумчивые, чуть не готовые завтра новую жизнь начать. Костомоев уж точно что-то для себя решил. Под конец сказал:
— Поеду-ка я завтра в Москву. Виски тебе оставлю, заслужил. Надумаешь на работу устраиваться — звони. Найду тебе место, где ты так жизнь изучишь, на три романа хватит.
А в полночь начались приключения. Только мы собрались идти спать, как услышали выстрел.
— Хорошо начался новый год, — сказал Костомоев. — Это дед палит?
— Больше некому, — согласился я. — Пойдем, посмотрим?
Костомоев махнул рукой.
— Ну его к черту. Утром он меня растолкал и выгнал. Даже чаю не предложил. Морду скривил, начал что-то о дачниках-пьяницах бухтеть. Я промолчал, оделся и ушел. Странный он какой-то. Я людей разных повидал, от таких надо подальше держаться. С виду смирный, а что у него на уме — сам черт не разберет. Хмыкнет, а потом ножом в живот. Старуха его боится,
