Сестрины колокола - Ларс Миттинг
Тогда в Лондоне он попросил собрать удочку, покрутил ее в руках, чтобы оценить гибкость, и потом уже позволил продавцу снова разобрать ее и упаковать. Удочка была красиво обернута в кусок темно-зеленой парусины с нашитыми на него кармашками разной ширины для разных частей удилища. Парусина с деталями удочки сворачивалась в компактный рулон, сверху украшенный бросающейся в глаза ярко-красной шелковой эмблемой фирмы братьев Харди, и два шнура, при помощи которых рулон стягивался еще плотнее, чтобы легче вставлять его в обтянутый кожей футляр, защищавший удочку в дальних походах.
Герхард был покорен и купил удочку.
Теперь он достал ее из футляра и удостоверился в том, что она не пострадала, когда он упал, оступившись на кромке берега. Распустив шнуровку, полюбовался открывшимися взгляду кармашками: из крайнего левого выглядывала пробковая рукоять, а вправо, словно слова в строке, шли одна за другой все более тонкие части удилища. Вскоре он уже держал в руках элегантную удочку. Он перевернул несколько камней, желая посмотреть, что за мухи там водятся, но решил начать с самой обычной искусственной мокрой мушки «Гринвелс глори».
Он уже почувствовал себя спокойнее. Сделанные с британским перфекционизмом удочки Харди идеально подходят для использования в подобных диких местах. Имитация живого насекомого – честная игра человека с природой.
Насадив мушку, он раскурил трубку. Как чудесно очутиться в облачке пряного никотинового аромата, ощутить, как латакийский табак слегка щекочет нервы, лаская и успокаивая. Из-за того, что здесь все время приходилось успокаивать нервы, табака у Герхарда осталось совсем немного, да и оставшемуся явно скоро придет конец, поскольку, похоже, и пастор все время на взводе.
Забросив удочку во второй раз, он почувствовал, что за ним наблюдают. Что-то мелькнуло под мохнатой елью; закачалась веточка на дереве, хотя другие ветки не шелохнулись. Шум воды утратил монотонность: ручей зашептал странные слова на исчезнувшем языке.
Герхард отбросил от себя эти мысли.
Похоже, рыба тут водится, но клевать не хочет. Нетерпение нарастало, азарт прогнал удручающие мысли о церкви. Он сменил мушку на веснянку «Квил стоунфлай», потом отважился попробовать комарика «Блэк нат», но рыба все равно не клевала. Решив, что форели больше понравятся донные каменные мушки, Герхард насадил «Виндсвепт фебруари ред» и забросил в воду подальше.
Вокруг ни души. Вода феноменально прозрачная. Можно пересчитать все камушки на дне. Ну и страна!
Неожиданно леска отяжелела и натянулась. Удочка Харди выгнулась крутой дугой; леску сильно дергало. И вот Герхард уже тянет из воды чудесную бурую форель. Не особенно большую, но все равно великолепную. Положив удочку на землю, он опустился на колени и схватил рыбину руками.
И тут он услышал в зарослях можжевельника шелест, приглушаемый шумом воды. Обернувшись, он успел заметить ниже по течению мелькание чего-то красного; кто-то подбирался к нему. Поняв это, он впервые в жизни задрожал. Засвербило в затылке, от лопаток вниз по всему телу волнами накатывали мурашки – страх с примесью благоговения. Когда же ему в конце концов удалось моргнуть, ничего красного он не увидел, но рядом была девушка с кудрявыми волосами, которую он встретил в церкви. В той же темной одежде.
«Она?» – спросил он себя. И тотчас ощутил, что его мысль вернулась к нему эхом, словно она задала себе такой же вопрос. Мысли Герхарда и Астрид полетели навстречу друг другу, и они без слов согласились, что это мгновение будет бесповоротно испорчено, если попытаться объяснить его.
– Сегодня не рисуешь?
Он покачал головой:
– Сегодня я ловлю рыбу.
Она села и кивнула ему, чтобы продолжал. Сделав несколько бросков, он застеснялся ее взгляда и скатал леску.
– А откуда ты датский знаешь? – спросила она.
Он не разобрал ее диалектного выговора и попросил повторить, а еще говорить помедленнее. Потом рассказал, что занимался с преподавателем и что еще у него есть вот это, – и достал небольшую книжицу. На коричневом фоне картонного переплета блестело тисненное золотом название: «Майеровский словарь-компаньон в поездке и дома».
Она спросила, как же это он ловит рыбу без червяков.
Посмотрев на нее, на форель, на удочку, на горы позади нее, он достал латунную коробочку с мушками и задумался, обеспечил ли ему курс датского достаточный вокабуляр, чтобы рассказать про мушку «Виндсвепт фебруари ред». Он полез в словарь, но она уже взяла в руки коробочку с мушками и, очевидно, нашла в ней ответ. Вытащила одну мушку, «Сойерс нимф», и принялась внимательно разглядывать ее.
– Пастор не советовал мне много разговаривать с тобой, – сказал Герхард, усмехнувшись.
Она казалась удивленной.
– И я еще не знаю, как тебя зовут. Как твое имя?
Эту фразу он выучил, занимаясь с преподавателем, но, должно быть, как-то не так ее произнес, поэтому пролистал словарик до страницы «Приветствия и вежливые выражения». Она стояла рядом; он показал ей строчку и еще раз прочитал вслух напечатанное там:
– Как твое имя?
– Астрид Хекне.
Они стояли и смотрели друг на друга. Она взяла словарик и принялась листать его. Потом спросила, разузнал ли Герхард что-нибудь о старой церковной двери.
– Это катастрофа, – ответил он. – Пастор уверен, что ее сожгли. Не знаю, что делать; жду ответа из Дрездена.
Астрид продолжала листать книгу.
– Можешь взять почитать, – сказал он. – Оставишь в моем домике, когда тебе больше будет не нужно.
Дрезденские газовые фонари
Когда Астрид Хекне вернулась домой и открыла «Майеровский словарь-компаньон», она уже знала, что в это мгновение ее жизнь разделилась на «до» и «после». Тяга к путешествиям, жажда попасть на поезд, которую она много лет глушила в себе, теперь проснулись с новой силой. Как одна сестра повсюду носила с собой вторую, так и в Астрид пробудились два противоположных желания, которые никогда не смогли бы пережить одно другое. Потому что чему-чему, а уж этому Бутанген ее научил: чтобы уехать, нужна сильная воля; но она же нужна, чтобы остаться.
Словарь-компаньон широко распахнул перед ней дверь в большой мир. Он содержал список фраз,
