Человек маркизы - Ян Вайлер
– Я знаю только, что он чего-то натворил. В ГДР. Он бежал, мои родители разошлись, и вот он продаёт маркизы.
– И ты не знаешь, что именно?
– Что «что именно»? – Мы как раз шли мимо «Пивной сходки Рози», где Клаус выгружал несколько коробок с кубиками льда.
– Ну, что он натворил.
– Понятия не имею.
Алик медленно катил свой велосипед по нашей луже и сказал:
– Может, он даже убийца.
– Ты в своём уме?
– А что, они бывают иногда совсем неприметными. От них никогда не ожидаешь ничего такого. Но можешь получить. Он кого-нибудь убил, и ему пришлось бежать. А теперь он обзавёлся неприметной личностью.
– Очень может быть.
– Прикончил кого-нибудь из мафии. Они его ищут годами, чтобы отомстить. Но не найдут, потому что он оставил им ложный след. А сам спрятался здесь. В Мейдерихе. Где его никто не ищет. Это превосходное укрытие.
По крайней мере в последнем он был совершенно прав. Здесь гарантированно никто не станет искать. Алик был полностью захвачен своей теорией.
– Такие типы, как твой папа, беззвучные убийцы. Они не оставляют следов. Они приходят в темноте и исчезают бесшумно как кошки.
Машина Рональда стояла перед складом. И внезапно представление о том, что он заказной убийца без прошлого, обрело реалистичные контуры. Возможно, он носил когда-то смокинг и прокрадывался в ложу Пражской оперы, чтобы удушить крёстного отца мафии витым шнуром занавеса, в то время как на сцене толстая певица разрывалась в арии. Да, конечно, такое могло быть. В изображении Алика мне это казалось всё более достоверным.
Тут мой отец вышел из склада. Белая рубашка, рукава закатаны, широкие штанины плещутся о тонкие ножки, спутанные русые волосы. Он выглядел таким невинным, таким озарённым – с начала своих успешных продаж – и таким счастливым из-за того, что увидел нас, детей.
– Вы только представьте себе, Лютц закупил кубики льда, – воскликнул он. – Это же будет новое измерение в здешней культуре питья. Неслыханное дело.
Я думаю, никогда у меня не получится любить моего отца больше, чем в ту минуту. Я простила бы ему любое убийство.
День тридцать седьмой
Наши выезды охватывали всю территорию Рурского бассейна, но никогда не выходили за границы этой области. Мне это казалось странным, потому что, разумеется, были и куда более благополучные места, до которых, кстати, тоже можно было добраться от Дуйсбурга за всё те же тридцать минут. Дюссельдорф, Нойсс, Крефельд, Вупперталь, а также Мёнхенгладбах, если добавить ещё несколько минут пути.
Но мой отец не хотел, по крайней мере, до тех пор, пока не обеспечит своими маркизами всю Рурскую область. Это был его особый род «хоррор вакуи», страх пустоты и переполнение художественного пространства деталями. Он просто не мог оставить пустым ни одного места на карте. Только после этого он сможет расширить рамки. Мне приходилось принимать это как данность, даже если это означало, что мы вместо того, чтобы попытать счастья в Дюссельдорфе, толчёмся в Нойкирхен-Влюйне, Шверте и Люнене.
Наши успехи оставались внушительными с момента изменения стратегии, и Рональду Папену приходилось чаще выезжать на монтаж, чтобы поставить заказанные товары. Мысль о том, что во время таких наездов его могут разоблачить как обманщика, его немного страшила, как он мне признавался. Но этого не случилось ни разу. Покупатели всегда радовались его появлению. Он предварительно выкраивал полотнища, обшивал края на трескучей швейной машинке, складывал готовые маркизы с сочленениями и монтажным материалом, каждый комплект отдельно, на складе и таскал по пять-шесть комплектов к своей машине, чтобы потом целый день развозить по местам назначения и монтировать там «Мумбай» или «Копенгаген».
За несколько недель он продал больше, чем за все предыдущие четырнадцать лет, что колесил по Рурскому бассейну. Поскольку он отмечал булавкой каждую продажу на карте в своём складе, скоро пришлось докупать новые булавки. Он едва не впал в состояние, близкое к стрессу, тем более что Лютц, Ахим и Октопус постоянно требовали от него выставить на круг угощение. Он не мог и не хотел отказаться, но в многочисленных пари быстро отыгрывал своё назад. Поскольку сам не пил, он никогда не впадал в эйфорию и делал ставку только тогда, когда точно был уверен в выигрыше. Сорок евро от Лютца за то, что Австралия не была федеральным штатом США. Двадцать евро от Ахима, потому что последний, конечно, никак не смог выдержать шесть минут не дыша. Тридцать пять евро опять же от Лютца, который утверждал, что полосы дорожной зебры так называются потому, что в колониальные времена действительно изготавливались из шкур намибийских зебр. В этом якобы участвовал его собственный дед в дубильне фабрики полос зебры в Бохольте. И рано потом умер. А виной всему были химикалии и шкуры зебр, от природы ядовитые. Но это утверждение было опровергнуто при помощи энциклопедии Брокгауза, из которой у Рональда было по крайней мере три тома, и среди них по случайности оказался том с буквой «З». Лютц потом жаловался, что Брокгауз ничего не знал о дубильне полос зебры, а ещё могло быть такое, что фабрика находилась вовсе не в Бохольте, а в Боркене. Или в Боттропе.
К этому времени мы с отцом уже приобрели верное чутьё к тому, в какой местности можно поживиться. И мы отыгрывали наши номера уже настолько отработанно, что нас действительно трудно было бы разоблачить. Конечно, был один-другой клиент, который нам не верил или самое позднее при монтаже указывал на то, что мы его слегка провели насчёт опасности меланина. Но они не чувствовали себя при этом жертвами – скорее уговорёнными. И в конце концов соглашались с тем, что товар в порядке, а наши намерения были вполне честными. Тем более пожизненная гарантия. Поэтому один день в неделю Папен отводил на гарантийное обслуживание, чтобы ремонтировать установленные маркизы и регулировать точность работы механизма.
Мой отец заключал теперь договоры и без моего сопровождения. В такие дни я хотела остаться с Аликом на его площадке с металлоломом, в посёлке, на тренировочной площадке MSV или отдохнуть на нашем пляже. Великодушный Рональд Папен, полные карманы денег и полное сердце любви, приглашал нас почти каждый день после работы в кафе-мороженое «Венеция». Одна вазочка мороженого за другой исчезали в наших горячих телах. Ему нравилось сидеть между мной и Аликом и слушать, что нас волновало. Если я рассказывала, что на «Евровидении» произошёл обман, потому что греческая денежная премия победителя была не так
