Человек маркизы - Ян Вайлер
Семья Чериф жила в посёлке Ратингзее, похожем на крошечный город, потому что все его дома типовой застройки были маленькие и прижатые друг к другу, так что не имели отдельной двускатной крыши. Ни один из этих блочных домов не был выше двух этажей. Домики выглядели совершенно одинаково, как будто великанский ребёнок старательно выставил свои кубики в аккуратный ряд.
Со стороны эти домики казались отталкивающими, наподобие длинной крепостной городской стены с бойницами, потому что окна выглядели как щели в кирпичном фасаде, да ещё и на высоте двух метров, так что с улицы внутрь и не заглянешь.
Я была обеспокоена и заинтригована одновременно, хотя в наших поездках с отцом уже достаточно насмотрелась на горняцкие посёлки и старые рабочие кварталы. Для нашего бизнеса плохое место. Большинство жителей не разбивают огородики, не сажают садики, где могли бы сидеть под тентом. Или охрана памятников запрещает яркие маркизы. Или у людей нет денег. Рональд обводил такие посёлки на карте красной чертой и объезжал их стороной, как и садовые участки на окраине города, так называемые «сады Шребера». Только набьёшь там мозоли на ногах, но так ничего и не продашь.
Алик открыл дверь и позвал мать. Мы вошли в дом, похожий на кукольный. Весь нижний этаж был едва ли больше одной моей комнаты в Ханвальде, но разделялся на три помещения и прихожую. Мать Алика вышла из затуманенной кухни, где готовила что-то, остро пахнущее луком. Её круглое лицо состояло из морщинок и лопнувших сосудиков. Я нашла мать Алика очень красивой. Она была моложе моей. Алик представил меня, а потом была печень с луком, которую мы ели в саду. По крайней мере, я попыталась есть, но мясо не жевалось. Я отрезала слишком большой кусок и теперь гоняла его во рту из одной стороны в другую, чтобы распределить нагрузку на зубы равномерно при попытке хотя бы перекусить кусок надвое. О большем нечего было и думать.
Алик проявил куда большую ловкость. Он отпиливал от своего куска печени микроскопические ломтики, чтобы потом просто проглотить их вместе с луком и картофельным пюре. Но он-то заранее знал, что по-другому не получится. Жуй, Ким, жуй!
– Значит, ты приехала из Кёльна, – сказала его мать. Это было скорее утверждением, чем вопросом.
Я кивнула.
– Никогда там ещё не была. И что, красиво там?
Я кивнула, жуя, и пробормотала:
– Хм-м.
В конце концов я решила просто проглотить кусок целиком. Иначе мне пришлось бы сидеть тут часами, кивать и не иметь возможности промолвить ни слова, что казалось мне невежливым. Итак, я сделала рывок и схватила свой стакан воды, чтобы помочь печени проскользнуть в глотку. Это была большая ошибка.
Я проглотила печень, но она застряла на полпути. Я сглотнула ещё раз, она продвинулась у меня в пищеводе на миллиметр ниже, и я начала хрипеть, как Дарт Вейдер. Алик находил это забавным. А я нет – и указывала себе на шею. Он поднялся в полном спокойствии, встал позади меня, обвил меня руками и рывком поднял со стула, после чего проклятая свиная печёнка выстрелила у меня изо рта как пушечное ядро и приземлилась на горку картофельного пюре, где и осталась лежать как дохлая мышка.
– Тут кто-то сильно проголодался, – сказал Алик, уважительно глядя на этот большой кусок, и мне захотелось влепить ему, тем более что я за секунду побагровела. Я могла лишь надеяться, что мать Алика припишет это моему усилию, а не моему стыду. Она сказала:
– Не мучайся, не надо есть, если не нравится. Я тоже не люблю печень. Но Алик любит, вот и готовлю её.
Она мне очень нравилась.
После еды – а я доела потом пюре и лук, они была безупречны – мы сидели в садике, по площади равном парковочному месту моей матери перед гаражом в Ханвальде, и наслаждались солнцем. Мать Алика курила.
– А вы приехали из России?
– О да.
– И откуда конкретно?
– Из Томска.
– Ах-х, – сказала я, как будто знала, где это. Томск! Ясно дело!
– Это в Сибири, – сказал Алик.
– Там много немцев, – сказала его мать.
– Когда-нибудь мы туда съездим. Сперва в Томск, а потом в Тунис.
Оттуда был родом его отец. Между этими местами протянулись целые миры, я и сегодня ещё удивляюсь той естественности, с какой Алик относился к своему происхождению. И я никогда так и не узнала, то ли он тунисский араб, то ли больше русский, по крайней мере, походил он и на того, и на другого, а вёл себя по отношению к повторному использованию металла исключительно по-немецки – с педантизмом и деловитым интересом.
– И как там, в Томске? – спросила я.
– Летом много комаров. Просто миллионы, – сказала Катарина Чериф и улыбнулась, как будто речь шла о самом счастливом воспоминании её детства. И я заключила из этого, что Томск, должно быть, нечто вроде Дуйсбурга.
– А как твои родители познакомились? – спросила я потом, когда мы шли назад. Мы собирались ещё какое-то время провести в МБК, а кроме того, Лютц обещал купить лёд, потому что на взгляд завсегдатаев напитки были недостаточно прохладительными. Родители Алика встретились на уборке квартир. Оба оказались в одной бригаде по уборке здания управления Тиссена. Это было пятнадцать лет назад. Тут и поженились, на свадьбу ни из Туниса, ни из Томска никто не приехал. Зато потом появился Алик, и семья в какой-то мере определилась. По крайней мере, сейчас Амин Чериф начальник смены в автомойке, а его жена три дня в неделю работает уборщицей. Этого достаточно.
– Мой отец не хочет, чтобы я учился дальше.
– Почему нет?
– Он считает, что высшее образование не для таких, как мы. Нам не положено. Как-то так. – Он казался растерянным, но и сердитым. Эта тема явно была болезненной в доме Черифов. – Если его послушать, я должен был на каникулах работать у него на автомойке, мыть колёса. А твой отец учился?
Тут до меня снова дошло, что я ничего не знаю о жизни моего отца и о том, чем он занимался до своей карьеры торговца маркизами. Есть ли у него вообще профессия. Он как был, так
