Прикосновение к Николь - Максим Эдуардович Шарапов
Я не хочу тратить время на бесчисленные примеры, легко опровергающие глупость превращения обезьяны в человека, расскажу только о жуке-бомбардире. Это насекомое ставит эволюционистов в тупик. Внутри жука есть две камеры. В одной перекись водорода, в другой – гидрохинон. Сами по себе они нейтральны, но при их смешивании происходит сильная химическая реакция. В брюшке у жука есть каналы, по которым эти вещества по отдельности попадают в общую камеру сгорания. Там они перемешиваются и мгновенно выстреливают горючей жидкостью, нагретой до высоких температур. Таким способом жук-бомбардир защищается от врагов. Тот, кто поместил в него эти два элемента, прекрасно знал химию, потому что малейшая неточность, и жук бы взорвался. А это значит, что бомбардир никак не мог развиваться постепенно, а возник одномоментно со своими камерами и протоками.
– И как же это объяснить?! – Бьянка посмотрела на Феликса. – Я теперь всю ночь не усну!
– Только высшим разумом, способным на непостижимые метаморфозы. Он везде появляется одновременно, как известный шар в двух разных ящиках. В какой ни заглянешь, он всегда на месте. Это непрерывное движение позволяет ему постоянно меняться, а значит, оставаться непознаваемым и поэтому вечным. И центр Вселенной возникает там, где он захочет.
– Вы сейчас про квантовую физику? – уточнил Артур.
– Я сейчас про Бога, – грустно улыбнулся Карл, – а квантовая физика – это только еще одно прикосновение к нему.
Все замолчали. Николь ответила на телефонный звонок. Изменилась в лице и негромко сказала:
– У меня умер папа.
Похороны отца Николь прошли скромно. На кладбище в одном из парижских предместий собралось всего человек пятнадцать. Приятель отца, эмигрант из Питера, заказал православную панихиду. Усталый священник быстро отпел усопшего у свежей глинистой ямы, в которую через десять минут опустили простой деревянный гроб.
Николь не рыдала навзрыд, не билась в истерике, но из покрасневших глаз постоянно текли слезы. Крупная тетка, какая-то дальняя родственница по линии французской гувернантки, нашептывала ей бессмысленные утешения.
На поминках пили французское вино, русскую водку и вспоминали, каким чудесным человеком был покойный. Через два часа все разошлись.
– Давай пройдемся, – Николь взяла Михаила под руку. – Хочется подышать.
Несмотря на смерть отца, московскую командировку Николь переносить не стала.
Во время последнего разговора по телефону папа радовался, что Николь едет работать в Россию, и просил за него не волноваться. Она будет общаться с ним по видеосвязи и прилетать иногда на выходные. Николь решила, что эти слова стали отцовским благословением.
– Я хочу показать тебе одно место, – Николь не смотрела на Михаила.
– Какое?
– Сейчас узнаешь. Здесь недалеко.
Они свернули направо и направились вглубь неопрятных кварталов. Фасады многих домов заждались макияжа. На первых этажах за пыльными стеклами дешевых забегаловок предлагали спиртное и фастфуд. К узким тротуарам разноцветным пунктиром прижимались подержанные автомобили. Николь остановилась возле одного из них:
– На этом пешеходном переходе началась наша с тобой история. Примерно год назад я насмерть сбила тут африканского мигранта, – Николь помолчала. – Миша, через три дня наш самолет в Москву.
– Я помню. Завтра утром ты заберешь в консульстве паспорт с визой, а потом мы встретимся в любимом кафе твоего папы. Помнишь, ты рассказывала про него в Хорватии? – Михаил внимательно посмотрел на Николь. – Ты говорила, там шумное место, но мы постараемся, чтобы нам никто не помешал, – он вынул из кармана мобильник и сделал вид, что выбрасывает его в урну. Потом двумя пальцами изобразил идущего человека и, взмахнув рукой, сразу от него избавился. – Напьемся и решим, где ты будешь жить. И пусть это дорого нам обойдется. Главное, оставаться вместе.
Николь кивнула. Она все поняла. Достала из сумочки пудреницу, открыла и помадой написала на зеркальце цифру 16.
На следующее утро Николь заглянула в свой офис, получила последние наставления перед командировкой и поехала за визой. Пока переполненный поезд метро обгонял под землей автомобильные пробки, ее наполняло тревожно-радостное настроение. Через несколько часов они встретятся с Мишей и скажут вслух то, что и так давно понимают. А потом обязательно придумают, как им жить дальше. И для начала он переедет к ней на квартиру. Пока Николь занималась организацией похорон, принимала соболезнования, Михаил ночевал в трехзвездочной гостинице в соседнем квартале. Они встречались только днем, и то ненадолго. Но сегодня ночевавшие у Николь родственники разъехались по домам.
Николь быстро получила рабочую визу и вышла на улицу. Время тянулось слишком долго: было только начало третьего и до встречи с Мишей оставалось еще два часа. Она возьмет такси, по дороге в центр «забудет» в нем свой телефон и выйдет за несколько кварталов до «папиного» кафе. Потом не спеша прогуляется и попробует убедиться, что за ней никто не следит.
– Николь! – ее окликнул мужской голос.
Она обернулась и увидела Пьера.
– Что ты тут делаешь?
– Жду тебя. Нам нужно поговорить.
–Пьер, я очень тороплюсь, – соврала Николь.
– Мне нужно всего пять минут.
– Ну хорошо.
Они прошлись по скверу и сели на скамейку.
– Николь, ты знаешь, как я к тебе отношусь. Не перебивай, пожалуйста! – он поднял руку. – Сейчас не об этом. Моя любовь к тебе сильнее ревности. Но ты стала заложницей в чужой игре, и я в этом тоже виноват. Вот, возьми, – Пьер протянул ей два французских паспорта. – Документы надежные, и Марго здесь не причем. Это мои личные связи. Вдруг у вас получится.
Пьер долго смотрел, как воробьи моются в неглубокой луже. Николь все-таки взяла паспорта, но даже не поблагодарила. Молча встала и навсегда ушла из его жизни. Он достал из портфеля плоскую фляжку с коньяком, сделал два глотка. Он всегда презирал людей, которые заливали свои неприятности алкоголем. Ему казалось, что не бывает такой беды, из-за которой стоит разрушать собственные мозги. Но в последнее время, в тайне ото всех, Пьер часто принимал коньячную анестезию.
Впервые за многие годы он совершенно бесцельно бродил по Парижу. В кармане пиджака звонил телефон, звякали сообщения. Пьеру было все равно. В его черепе расширялась странная пустота, которая доставляла непривычное удовольствие. Иногда он прикладывался к фляжке, а когда коньяк закончился, оставил ее на тротуаре.
Повернув за угол потемневшего от времени дома, он оказался на улице продажных женщин. Потрепанные возрастные проститутки стояли у дверей через каждые тридцать метров и пытались завлечь проходящих мимо мужчин. Не обращая на них
