Странствие по таборам и монастырям - Павел Викторович Пепперштейн
Совецкие слыли людьми светскими, они не были бы собой, если б не подумали сразу же о своих друзьях.
Вообще-то характером они отличались скрытным, но только не в отношениях с близкими друзьями. Им страстно хотелось поделиться с приятельским кругом своим наивным открытием, что их сын представляет собой странный океан неизведанных чудес и возможностей. Однако до поры до времени это их страстное желание наталкивалось на непроницаемый отказ подростка демонстрировать кому-либо свои способности. Только после того, как Тедди исполнилось одиннадцать, родителям удалось уговорить его на «скромный вечер, потрясающий взрослые души». Тедди согласился на этот вечер взамен на одно обещание, данное ему родителями. Об этом обещании мы расскажем позже.
Старый следователь Курский безмерно обрадовался бы, узнай он о том, что на этом вечере присутствовали не только Чепмены, но и Кирилл Прыгунин. Но Курский пока что не подозревал о том, что жертвы харьковского и лондонского убийств знали друг друга. Прыгунина привел Мельхиор Платов, Чепменов – Морис Сэгам. И Чепмены, и Прыгунин фигурировали в качестве селебрити – в целом Совецкие неровно дышали к знаменитостям и водили дружбу и с гораздо более звездными личностями, но в тот вечер звезды поднимались из земли. Кроме Чепменов и Прыгунина явились «свои», то есть люди одной компании, с которой Ванна и Джим близко сошлись в тот период.
Как описать эту компанию? Случаются дружеские кружки, которые не так-то просто поддаются описанию. С одной стороны, эта компания чем-то напоминала банду золотой молодежи – казалось, что их свела вместе склонность к прожиганию жизни, развлечениям, буйным выходкам, а также безудержному пьянству и оголтелому употреблению наркотиков. Однако эти ребята не все были молоды – затесался в компанию и шестидесятилетний. А также, поскольку бо́льшая часть были американцы и люди, имеющие отношение к деньгам, причем почти все – авантюрного склада, соответственно, под завесой веселого прожигания жизни они постоянно мутили какие-то дела, иногда даже сообща и порознь удавались серьезные мероприятия, приносящие немалый доход, но бывали и сверкающие провалы – впрочем, участники этой компании нередко обнаруживали себя в таком цветущем состоянии духа, что не могли отличить провалы от удач.
А поскольку приключенческие порывы некоторых членов кружка не всегда умещались в рамки закона, чрезмерное цветение духа нередко забрасывало компанию в опасные ситуации. Но почти все они были молодые, борзые, хваткие, веселые, хищные, скучающие – и ловко выворачивались из самых стремных ловушек жизни. Брат и сестра Совецкие страдали наивностью – вливаясь в эту компанию, они не отдавали себе отчета в том, насколько эти разбитные люди опасны.
Душой и героем этой компании, безусловно, был Морис Сэгам – красавчик, хулиган, знаток антиквариата, забавник, заводила, в тинейджерстве торчок-терминатор, выросший в чрезвычайно холеного и изворотливого денди-психопата. Этот человек умел придать жизни своих приятелей феерический flavour сумасшедшего луна-парка. За это его и любили.
Но, скромно держась в тени фонтанирующего Сэгама, существовал в этой компании ее подлинный хозяин – шестидесятилетний Эснер. Он мастерски играл роль простодушного, богатого и стареющего спортсмена, щедро приятельствующего с лихой молодежью. Но на самом деле в этом мускулистом седовласом и ясноглазом яхтсмене и ныряльщике, в гостеприимном хозяине тусовочного ранчо в Калифорнии – во всех дружелюбных ипостасях Эснера скрывался хитрый, отважный и опытный авантюрист-манипулятор. Точнее, он полагал себя таковым, но был ли он таковым на самом деле?
В этой тусовочке почти каждый мнил себя смелым авантюристом-манипулятором, но проблема состояла, пожалуй, в том, что в своем праздничном отношении к жизни эти ребята не отнеслись с достаточной серьезностью к тому факту, что некоторые веселящие и сильнодействующие вещества действительно воздействуют сильно. Короче, все они в какой-то момент слегка сошли с ума по химическим причинам, поэтому, по сути, их уже никто не мог считать авантюристами, ведь настоящий авантюрист и пройдоха должен пребывать в ясном уме. А наши резвящиеся игруны даже не заметили собственного превращения и продолжали резвиться, хотя их авантюры и шалости постепенно приобретали все более отъехавший характер.
Группа злых, игривых и практичных хулиганчиков вдруг взяла да и увязла в потоках верескового меда, струящегося из царства фей.
Поскольку компания была по преимуществу мужской, она постоянно обрастала девушками – случались среди них восхитительные модели с ломкой походкой, случались проститутки и шарлатанки, актрисы и йогини, бизнес-леди и эмо-эльфы, воровки и левые экстремистки – но всех уносил ветер, однако была одна красавица, ставшая неотъемлемым человеком этой компании, – Мардж Блум, прекрасная и отчасти непостижимая Мардж Блум, которая, словно стрелка по циферблату, переходила от одного участника компании к другому, сохраняя ко всем ним внешнюю холодность и безразличие.
Почему Мардж любила этих людей – неясно, казалось, что ей с ними скучно: она отстраненно восседала на их шумных и непредсказуемых сборищах, которые легко могли закончиться оргией или дракой, или медитативной прогулкой в рассветном лесу. Она не смеялась их шуткам и как будто думала о чем-то своем, но тем не менее по каким-то причинам придерживалась этой компании. Ну и прочие – Тачев, Кэчуотер, Дален, Франковский, Платов. И, наконец, Уорл Таппертройм, самый слабый и жалкий элемент этого кружка, некто, олицетворяющий собою обреченную особь, – преждевременно облысевший и располневший от крэка парень, страдающий хроническими депрессиями, иногда переходящими в легкое слабоумие. Этот Уорл приходился потомком благородному Ульриху, построившему дом «Юнгфрау». Мать его, Карин Таппертройм, занимала пост директора Швейцарского института в Нью-Йорке, и именно благодаря хлопотам Уорла брат и сестра Совецкие и пользовались бесплатными апартаментами в готическом особняке.
Все эти люди (Чепмены, Платов, Прыгунин, Сэгам, Мардж Блум, Эснер, Дален, Тачев, Кэчуотер, Франковский и Таппертройм) явились в дом «Юнгфрау» к восьми часам вечера 10 сентября 2008 года.
В большой комнате с вытянутыми стрельчатыми окнами вопреки обыкновению им не предложили горячительных напитков, только прохладительные. Еще не вполне стемнело, в помещении царила мистическая полутень с пестрыми отблесками уличных рекламных мерцаний. За окнами шелестели деревья, чьи кроны были насыщены светящимися лампочками – словно кто-то решил подсветить каждый изумрудный лист. В комнате же лучился только одинокий светильник в форме статуи Свободы из матового стекла.
Тедди скромно сидел на пластиковом стуле возле светильника. Остальные полулежали
