Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова
Вчера на сердце лежал туман, а сегодня солнце – тут нет никаких противоречий, лишь элементарная диалектика. Без чередования полос ни один человек не выживет. Нынче полоска белая. Голова отдыхает до прихода нового сюжета. Но случится ли озарение и главное – будет ли голова? Посмотрим.
Я встретила дочь в отличном расположении духа, её замечания выглядели лёгким повседневным массажем и не испортили праздничной атмосферы. Лена в очередной раз доводила до санитарного блеска квартиру, а мне не терпелось поговорить.
– Остановись, хотьнаоднуминуту! – попросилая.
Она подчинилась, с трудом и неохотой подавляя в себе потребность в суете. И мы говорили.
Долго и охотно. Самое забавное – не помню о чём, о какой-то ерунде, но вечером расстались довольные друг другом, помахали ручкой – пока, пока, до завтра! Вот так мы все: конец близко, а мысли о нём далеко.
Летом темнеет стремительно, день, не сопротивляясь, уступает место ночи. Как всегда, долго не могу заснуть. Мысли скачут, словно блохи, мыслям нравится тишина. Помню, однажды, в той части своего земного пути, который должно назвать нормальной жизнью, муж вдруг решил поехать на рыбалку, хотя никогда удочки в руках не держал, но приятели собрались, и он с ними. С рыбаками ехали жёны, чтобы было кому потрошить улов и варить уху, ну, и мой меня прихватил. Вечером он крутой супец похлебал, а рыбы в рот не взял, думаю, не мог съесть того, кого убил. А магазинную, между прочим, трескал запросто. После ужина я залезла в спальный мешок, купленный специально для разовой ночёвки, закрыла глаза и не поверила ушам: так было тихо, и тишина не городская, прикорнувшая за закрытыми окнами, а незнакомая и прекрасная, сказочная. Когда выпивший водки муж начал прихрапывать, мне хотелось его убить. Воспоминания ещё сильнее будоражат мой мозг, сон отлетает напрочь. Какая горячая подушка, какая длинная ночь. За окном густая чернота. Придёт ли утро? Дышать тяжело. Меня медленно и неудержимо уносит прочь. Похоже на эпилог. Надо сосредоточиться – к последнему пристанищу лежит долгий путь доказательного права на светлую вечность вместо безрадостной тьмы.
Долго ли, коротко – не знаю, придуманное людьми время остановилось, жизнь, судя по всему, тоже. Как написала одна литераторша: «Умолкли речи и завяли розы, Погасли звёзды, умерли мечты». Где-то далеко зарождается тихая мелодия, как будто знакомая. Ширясь, она заполняет всё пространство и становится узнаваемой – адажио Альбинони. Эта тоскующая музыка сердца, конечно же, не барокко, а скорее отголосок Позднего Возрождения. Божественная гармония, дыхание тайны, не подлежащей разгадке.
Кто-то щупает мой пульс. Пульса нет. Неожиданно раздаются тихие рыдания. Плачет Леночка. Не о той, которая отчалила в лодке Харона и уже ничего не чувствует, а о той, которая до поры заслоняла собой край бездны. Леночке страшно – как теперь жить с этой брешью в мироздании? А что она там лопочет?
– Как же я буду без тебя, мамочка?
Стоило умереть, чтобы услышать подобное. Спустилось облако тихой радости и все обиды ушли из моего сердца безвозвратно. Спасибо тебе, драгоценное дитя.
Очистившись от сомнений, я смело устремилась к светлому порогу бесконечности. Наверное, не так уж страшны, как казалось, мои грехи, а может, хранителю райских врат понравилась моя последняя книга? В общем, мне позволили порог переступить.
О Эдем, с древности воспетый поклонниками буквы! Здесь, и правда, хорошо, очень хорошо, красиво, только подозрительно по-нашенски. Где-то вдалеке работает стиральная машина. Откуда в божьем саду грязное бельё?
Я открыла глаза, Леночка охнула и всплеснула руками.
– Чего испугалась? – спросила я, с трудом ворочая непослушным языком.
– Думала, ты умерла.
– Ну и что? Все мы когда-нибудь оставим этот прекрасный мир, даже ты, моя бедная маленькая девочка. А пока ещё поживём. Жизнь – штука ни с чем не сравнимая.
Кажется, подобные слова пришли мне в голову вчера, когда я искала заключительную фразу для рассказа. Люблю парадоксальные финалы, они ближе всего к истине.
Однако странно всё это. Мне казалось, чудеса происходят только в книжках по воле писателей. До сих пор толком не пойму – жива или нет, может, меня спасла любовь дочери и теперь я буду жить вечно?
Убийство в степи
Ветер дул в лицо, острый, сырой, совсем не весенний, и сильный – валил с ног. Ерген брёл из последних сил, согнувшись под своей ношей в три погибели. Руки онемели, шея затекла, ныла прострелянная на фронте голень, но он боялся остановиться – потом уже не взвалить на спину чудовищного размера тюк, не заставить притерпевшееся к страшной усталости тело снова стремиться вперёд и вперёд.
Вот и камень, на который он обычно присаживался по дороге на пастбище, значит осталось километров восемь. Нельзя садиться, нельзя, потом не встанешь, не захочешь встать. Ну, вот камень позади, соблазн тоже. Теперь он дойдёт, должен дойти. Ветер, шайтан, ворошит тюк выдёргивает соломинки, разносит по степи, а каждая былинка на вес золота, хоть и мало в соломе пользы для пустых овечьих желудков. Может, проволока лопнула? Посмотреть бы, но голову повернуть опасно, можно потерять равновесие. Ничего не поделаешь, это бы донести.
Мог ли он представить себе такое год назад, когда вернулся из армии? Здесь всегда жили бедно. Отец с матерью до сих пор в колхозе работают, но старые стали, скоро помощь потребуется. И ему они нужны, как нужен родной дом, родное небо, эта сухая трава под ногами и бескрайняя даль, такая синяя, что больно смотреть. Недаром у его народа узкие глаза.
Совсем отвык от этих мест: три года учился в райцентре, жил в интернате, потом Афганистан. Отслужил честно: пулю и медаль заработал. Ребята звали в Сибирь, на Днепр, в Донбасс, рассказывали завлекательно – работы и народу много, а он им объяснял, как умел, красоту степей. Но никого не соблазнил, все разъехались по своим домам. И правильно: настоящее место человека там, где родился.
У, как тяжело. По груди и между лопатками ручьями течёт пот. Выстуженный ветром он леденит, словно змея. Ладно, перетерпится, бегать под огнём с полной выкладкой не легче. Прежде здесь только овец пасли, но уже давно большую часть степи запахали, сеют
