Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина
– Нет, нет, подождите, подождите, подождите. То есть исключение, то, что меня душили на плацу, – это мне приснилось? Недопонимание такое?
– Это была случайность. А вот то, что ты потом сделала дальше, ты сделала умышленно.
И тут ее пробило. Она правда не знала, как себя со мной вести. Руки ее метались по всему столу, хватая то ручку, то тетрадки, то учебники. Нижняя губа затряслась, и она ее прикусила. Поднесла руку к воротнику, потом отерла ее о юбку. Да хер с тобой, золотая рыбка.
– Я вам могу пообещать, что ни я, ни мои родители, ни очевидцы не будут подавать заявление в прокуратуру. Но и вы оставьте меня в покое.
Завуч поняла, что я ее раскусила.
– Только ты не думай, что теперь тебе все можно. Школа может еще передать сигнал из арбатского отделения милиции и другие документы на учет в районную комнату милиции.
– Вы мне угрожаете?
– Предупреждаю.
– Хорошо, – теперь я смотрела строго ей в глаза. – Я могу идти?
3
Коля перестал приходить на Арбат и вообще пропал куда-то. В студию тоже ни ногой. Я спросила у Нинки, она только плечами пожала и покосилась на Володю. Конечно, боялись первое время, после истории с ментовкой, но потом осмелели, начали читать. Постепенно все вошло в свою колею.
В этот раз закончили что-то около пяти, и я понеслась к своим на Гоголя. Пока все не разбежались, надо было поговорить с Собакой. Вдруг около театра Вахтангова я услышала голос. Люди окружили его плотным кольцом, так что видно не было. Голос тянул к себе. И стихи. Голос рычал, орал, плеваться стихами. Страшными. О крови, об ужасах и пороках, о черном, низком, почти политическом. Я растолкала публику локтями. В круге стоял парень в черной косухе и орал стихи. Он не читал их, они сами прорывались сквозь него, через его голос их выносило за пределы его тела. Те самые стихи с нужными словами, которые мне были так необходимы. Я смотрела только на него. Сказала себе: «Если сейчас с ним не познакомишься, просрешь свою жизнь».
Он закончил. Вместо него вышел кудрявый мальчик хипповского вида с колокольчиком на запястье и начал читать что-то про коммуналку. Я подошла.
– Здравствуйте. Мне очень понравились ваши стихи. Я тоже поэт. Читаю здесь, только у Пушкинского дома. Можно я вам прочту?
Он улыбнулся и склонил голову, я смотрела только ему в глаза. Читала, читала, читала, читала свои новые. Потом он сказал: «Так, ладно», взял меня за руку и мы пошли.
– А как ты это придумываешь? – спросила я.
– У нас группа, обсуждаем.
– Нет, так нельзя обсуждать… Там что-то другое… Темы… Ты, наверное, что-то знаешь про горе. По-настоящему большое горе.
– Да.
– Что?
– Не хочу.
У него была сухая теплая ладонь.
– Ты куда сейчас?
– Домой.
– Я провожу.
– А я в поэтической студии читаю… Вот первый тур конкурса прошла.
– Большой поэт, – он усмехнулся.
– Не знаю… Я… Наверное, это все теперь кажется такой глупостью… А где ты был? Почему я тебя раньше не видела здесь?
– Уже полгода как читаем. Может быть, просто по времени не совпадали…
– Как жалко… Я пропустила полгода… Как жалко…
– Ты где живешь?
– На «Щукинской».
– Я тоже недалеко.
– А ты только стихи пишешь?
– Нет, почему. Я на заводе работаю.
– На заводе?
– Ну а что такого?
– Не представляла себе…
– Ничего сложного…
Я не знала, о чем с ними разговаривать. Я могла только смотреть на него и радоваться, что он рядом, чувствовать жар, исходящий от него.
Вышли из метро. Подошли к моему подъезду.
– Мы еще увидимся?
Он не ответил. Просто сделал шаг вперед и поцеловал. Страстно, в губы, с языком. Да. И это было то, чего я больше всего хотела. Мимо проходили люди. Он отодвинулся.
– Тебя как зовут?
– Саша, а тебя?
– Антон.
Он достал записную книжку, я продиктовала номер, он написал на клочке свой.
– Позвони завтра.
– Обязательно, обязательно позвоню.
4
До больницы еще можно было добраться от Текстилей на троллейбусе, потом тоже долго-долго идти вдоль прудов. Подумать об Антоне. Ли сколотил для березы специальную лестницу – жердочку и несколько чурбачков, чтобы можно было сразу ухватиться за нижнюю ветку. Пользовались ей не только мы, но и другие посетители, которых в больницу не пускали. Администрация почему-то с лестницей воевала и старалась уничтожить. Я научилась взлетать по ней на ветку, как настоящая акробатка.
Забралась. Машу всему третьему этажу. Они там в окне передвигаются, натурально, как тени по Дантову аду. Наконец заметили, позвали Ангела. Ангел действительно с этой бородой и в сером больничном халате стал похож на Иисуса. Машет рукой.
«Как ты?» – изображаю знак вопроса. Отвечает покачиванием руки: «Ну так… Нормально. А ты как?». Я прислоняю две руки к сердцу изображаю стук – «Влюбилась». «В меня?» Машу головой – «нет». «Он кто?» – палец направо вверх и знак вопроса. Блин, как ему показать… Как бы сую свою руку за пазуху и склоняю голову. Он некоторое время думает. Потом изображает свиток и что-то пишет. «Поэт?» – знак вопроса. Показываю лавровый венок, превращаюсь в музу, надеваю венок на воображаемую голову. Он выставляет три пальца за головой: «Король? Принц?». Нет. Опять лавровый венок, муза, склоняю голову и сую руку за пазуху. «Гений?» – «Да». Машет головой. «Гений, – венок на голову, – это я». Показываю ему фак. «Какой?» – «Огромный, как небо». Показываю на язык, потом будто разворачиваю конфету – «Сладкий». Показываю на бицепс – «Сильный». Показываю львиную пасть – «Как лев». Ангел скрестил руки на груди – «А я?» Показываю ему рукопожатие – «Друг». Палец направо вверх – «Он», прикладываю палец к глазам, уху, сердцу, низу живота. Ангел проводит по щеке – «Слеза». Машу головой – «Ты» – рукопожатие. Ангел тычет указательным пальцем в меня – «Ты», перебирает пальцами – «Иди к нему». Нет. «Я» – рукопожатие. «Я», «его» – руки у сердца. Тут я немножко отвлеклась от Ангела и увидела, что во всех окнах стоят серые тени и не отрываясь смотрят на наше представление. Прижала руку к сердцу, поклонилась. Раздались бурные аплодисменты.
5
Коля так и не появлялся. И трубку не брал, и на Арбат не приходил, ни с кем не разговаривал. Нина и Володя загадочно молчали. Но, вообще-то говоря, надо было писать сценарий для младших, и его отсутствие грозило обрушить и без того хлипкую нашу конструкцию. На Володарского было страшно смотреть. Он каждый раз с надеждой
