Все и девочка - Владимир Дмитриевич Авдошин
В библиотеке он себя за простого студента выдавал. А потом на прогулке не растерялся, нашел, что сказать, чтобы в дом войти. Чаю ему, видишь ли, захотелось, он его, видишь ли, заработал, прогуливая её. А на то время, как назло, никого дома не было. А сама Кирюшка растерялась, а он и воспользуйся. А теперь-то что делать? Теперь, если её не уговорить на медицинское вмешательство, то квартира их хваленая на Фасадной полетит вверх тормашками. А они обе этого не понимают. Дочь вглухую молчит. А мать соседка просветила:
– Вот потому и молчит, что проворонила. Гоните её к гинекологу, а то опоздаете. Не надо было дворянку воспитывать. Вот и смолчала на простой натиск варяга.
Теперь только в Новороссийск ехать, всё доподлинно узнать про него. А особенно – каков характер, что хотел, о чем мечтал, на это нажать можно, если он потребует полквартиры. Нажать там, чтоб он здесь отстал. А они не понимают, что никто из приезжих их жалеть не будет, что квартира на ниточке висит. Не понимают. Хорошо, конечно, что у них такая тетка есть, которая за всем следит. Так я им родня, я не допущу этого. Я сама её к гинекологу потащу. Что за безобразие? Я им говорю, что сделать – они не слушают. Я им говорю: «На улице останетесь».
Потом всё-таки старшая вняла и среднюю сестру сюда подключила. Сказала – да, ходили, чего-то там нашли вроде кисты и положили на операцию. Но я-то уж знаю, какая там киста. Это часто так говорят. Но я свое дело сделала, по-родственному всех построжила, а там как знаете. А всё-таки жаль, что она не дала деньги на Новороссийск. Я бы там и позагорала заодно.
– Нитютькина, – спрашивает меня каждый раз директор магазина. – Когда ты только замуж выйдешь?
– Замуж я не выйду, а назло вам буду здесь работать до конца дней своих.
– Ну это невозможно, я не выдержу! Нитютькина, уходи!
– А я весь ваш мужской корень выводить буду на чистую воду, чтобы вы нас, женщин, не третировали своим существованием!
Глава 24
У бабушки Дуни
После того, как мне запретили знакомиться «со всякими» я взбунтовалась и начала ссориться с матерью и тетками. И мать потянула меня к мировому судье нашей семьи – бабушке Дуне. Ей уже было девяносто. Она уже не ходила, но была в разуме.
А тетки талдычали – да, пять баб, но мы тебе поможем детей вытащить. И не фанфаронь – мол, отойдите, я сама буду жить, у меня отдельная комната! Не получилось – жди, терпи! А семью не отталкивай! Семья тебе всегда поможет!
– Нет, мне нужны только мои друзья, не хочу с вами, со старухами жить! Меня тогда вообще никто замуж не возьмет!
– Да какие ж мы старухи? Мы – долгожители, которыми должна гордиться нация. Вовсе мы не старухи!
А я как приехала к мировому судье, так стребовала, чтобы нас оставили одних.
– Идите в кухню! Я сама с бабушкой поговорю. – И бабушке – без промедления, время дорого, закрыв дверь:
– Бабушка! Я ни по возрасту, ни ментально с ними не совпадаю. Со всеми тремя. Вот мама – она хорошая, но служака. Всю жизнь прожила по указке своей платонической любви. Куда он её посылал, что он с нее требовал – она исполняла с двойным чувством: любя его и исполняя приказ. По-солдатски. Время было военное. Потом уже было невоенное, а оргнабор. Но это оказалось еще тяжелее. С немцами – положено – делай. Нет – иди в карцер. А оргнабор – приходят жены, он пьяный лежит, вы его простите, что он не вышел на работу. А ей план делать надо. Вот как хочешь. А еще в Сибирь – кого послать контролером? Конечно, его платоническую любовь. И ей настолько всё было некогда, что даже папу она заполучила в такой контролирующей поездке. Слава Богу, что у нее хоть я родилась. И у начальника всё-таки хватило совести благословить маму на брак, а так бы мама-служака бездетным солдатом и вышла на пенсию.
Бабушка! Это не мой путь. Я хочу любить. И аскетизм матери мне далек.
А младшая – тетка Валя так и осталась бобылкой. Она много раз по правде и в мыслях делала в жизни одно и то же: ей всегда хотелось быть в состоянии невесты – единственной избранной не только партнером, но и всем социумом, как это бывает на свадьбе. Но как свадьба кончится – она тут же выходит из семьи – мнимой или реальной и расстается с мужем. Мне это чуждо. А потом опять начинает сватовство – мнимое или реальное – не важно.
Я хочу любить один раз и навсегда. Я с ней не совпадаю. И мне она сует то же самое. Запугивала меня, что она поедет в Новороссийск и всю его подноготную узнает, а мне ничего такого не нужно. Я хочу любить и только. Никаких подноготных.
Я знаю, бабушка, тебе много по возрасту материала, но мне не к кому обратиться за советом. А они – высшим приказом троететия – хотят меня принудить жить с ними из-за моих маленьких детей. А я этого не могу. Я хочу жить одна со своими друзьями. И возможность для этого есть – нам присоединили комнату.
– Делай, делай, а партнер приложится.
– Да не приложится, если его не искать! Валя мне так ответила, что я до сих пор не могу понять – была она или нет в этом Новороссийске? Совершенно измучила меня из-за его подарка. Якобы это не духи, а подделка, полтора литра духов не бывает. И стекло не может так выглядеть, оно треснуло, и вообще духи не могут так дешево пахнуть – тебя обманули – «Ты продешевила!»
Я не хочу это слушать. Замучила так, что я не выдержала и выбросила их на помойку, а ей сказала, что ему вернула, но она опять меня замучила. У Муси была свадьба и она лихо, замотав себя платком до неузнаваемости, туда пробралась, про всех всё узнала, никому не доложилась, кто она, пила за здоровье молодоженов и ушла инкогнито. Её стихия – там, где свадьбы. Без них она не может жить. А без мужа – пожалуйста. Но это не мое. Я хочу себе мужа. И буду за это драться – в том числе и с тетками.
Ну а Рита – твоя наперсница, твоя няня, я должна её
