Великий поток - Аркадий Борисович Ровнер
Пахло дымом селения, через которое мы прошли, овцы несколько раз пересекали нашу дорогу. Мы вошли в лес и пошли по хрусткой тропинке. К полудню мы достигли старинного монастыря, где шла служба в часовне, и мы ее отстояли вместе с монахами. После этого монахи пригласили нас в трапезную и угостили острым монастырским сыром, лепешками и вином. Разговоры за столом велись на местном языке, который я пока еще не освоила.
Выйдя из монастыря, мы вошли во двор, где в окружении высоких тополей стоял длинный стол, накрытый белой суконной скатертью. На столе стояла глиняная посуда и лежали горки зелени, без которой не обходится ни одно местное застолье. Нас было около десяти человек, но когда из дома вышли новые люди, наше число удвоилось и хозяин предложил нам всем садиться за стол. Последним из дома вышел Георгий Петрович вместе с художником Гиви, спасшим меня от похитителя, и молодой решительной женщиной. Георгию Петровичу немногим больше сорока лет, он в сапогах и темно-синем пальто, пуговицы которого застегнуты под самым подбородком. Голова его пострижена наголо, а его черные усы растут очень густо и свободно. Гиви — в кожаной жилетке и серой толстовке. У него тоже усы, но не такие широкие. Глаза его опущены, и он с большим вниманием слушает каждое слово Георгия Петровича.
Я разглядывала их обоих, пока они не видели меня, но когда Георгий Петрович меня заметил, он заговорил со мной на своем особом неправильном русском и предложил мне сесть за стал рядом с ним. Взгляд Георгия Петровича буквально меня парализовал, я сказала в ответ что-то неразборчивое и села, куда мне указали. Так я оказалась за столом рядом с Учителем, а точнее, между Георгием Петровичем и Гиви. Ламара сидела далеко от меня, так что я ее практически не видела. Никого из собравшихся людей я не знала, кроме Георгия Петровича и Гиви, однако с Гиви мы не были знакомы, и никто не собирался нас друг с другом знакомить. Естественно, сначала я не знала, куда мне деться и куда деть свои руки. Сердце мое колотилось, и мне казалось, что все вокруг слышат, как оно стучит. Только через какое-то время я смогла слегка справиться со своим волнением.
Принесли шашлык и кукурузную кашу, и началось застолье. Тамадой, или мастером стола, был назначен самый старший из присутствующих, пожилой человек в бурке по имени Мераб. Сидящие за столом говорили на русском и грузинском. Георгий Иванович легко переходил с языка на язык и скоро взял инициативу застолья в свои руки. Гиви следил, чтобы мой стакан и моя тарелка регулярно наполнялись. Через некоторое время слово взял Учитель. Он встал и сказал так:
— Братья и сестры нашего Общего Отца. Я приветствую вас на этой благословенной Земле, куда мы с вами посланы не случайно. Среди бурь и тревог, раздирающих нашу Землю и нашу страну, у нас есть негасимый маяк — наша миссия в этом Мире. Эта миссия — освободиться от слепоты и прозреть для великих дел, которых от нас ожидают наши предки и наша планета. Вместе с другими разумными существами Вселенной мы обязаны нести ответственность за наш Дом. Но для этого мы должны стать зрячими и ответственными существами, мы должны выйти из летаргии, в которую нас вгоняют силы сна и отождествления. Я предлагаю выпить этот тост за нашу Землю, перед которой мы все находимся в неоплатном долгу, и за Небо, которое является нашим истинным Домом.
Мы все встали и выпили стоя, после чего Мераб затянул величественную песню, которую все дружно подхватили: «Мравалжамиер». Я никогда раньше не слышала эту песню, этот мужественный призыв к верности Небу и Земле. Здесь, под открытым небом, среди высоких тополей в окружении теряющихся в облаках горных вершин, этот гимн Земле прозвучал торжественно и прекрасно.
Дальше застолье пошло своей чередой, разговоры перемежались тостами и песнями. Я сидела между двух огней, боясь взглянуть на своих соседей, не зная, как мне себя вести.
— Продолжают ли вас беспокоить ваши сны? — повернувшись ко мне, спросил меня Учитель.
— Откуда вы знаете о них? — удивилась я.
— Вы сами мне о них рассказали, — ответил Учитель и добавил. — Если вы мне не верите, я могу вам их сейчас пересказать.
— Нет, пожалуйста, не надо, — испуганно прошептала я, чувствуя, как краснею.
Очевидно, было видно, как я испугалась, потому что Учитель усмехнулся и, качнув головой в сторону сидевшего справа от меня Гиви, сказал:
— Есть вещи, которые не должны знать наши соседи, но мы должны дружить со своими «Я». Для этого нужно помнить себя. Всегда бодрствовать.
— Как — и во сне тоже?
— Если вы будете бодрствовать наяву, ваши сны будут также вам послушны.
Напротив нас за столом сидела замечательная пара: мужчина с горящими глазами, какой-то ломкий и улетающий из своего тела, и его жена, светловолосая, с открытым лицом, сильная и уверенная в себе женщина лет тридцати. Они представились — де Зальцманы, Александр и Жанна. Александр, оперный художник, сказал, что слышал мое пение в ресторане и рад нашей встрече в обществе Георгия Петровича. Жанна, изучавшая дирижирование и композицию в Женевской консерватории, — я видела ее выходящей из дома вместе с Георгием Петровичем — сказала, что занимается «новым балетом» и пригласила меня прийти на ее занятия. Мы договорились встретиться. Оказалось, что художник Гиви, молчаливо сидящий справа от меня, также участвует в ее танцевальной студии.
Между тем Георгий Петрович вступил в разговор сразу с несколькими людьми, и этот разговор привлек внимание всех. Кто-то спросил его, что он думает о переселении душ? Еще кто-то попросил его дать определение совести. Потом начался длинный спор о мировых циклах, однако Георгий Петрович в этом споре не участвовал.
О совести он сказал, что она является представителем Бога на земле и что для того, чтобы душа могла переселяться, человеку нужно сначала обрести душу. Я заметила, что он мало ест и пьет и что, участвуя в общем оживлении и даже руководя им, он в то же время с улыбкой поглядывает на меня, как бы говоря мне: мы с тобой к этой суете непричастны. Было ощущение, что мы с ним качаемся на качелях, и они то взлетают, то падают, а голоса, звуки музыки и пения звучат далеко от нас неразборчивым фоном.
