Сергей Солоух - Клуб одиноких сердец унтера Пришибеева

присущая животным способность брюхом ощущать,

воспринимать и делать выводы, не подвела Толяна Громова.

Удача сунет ему кукиш в пятак уже сегодня. Изгадит, смажет

концовку праздника внеплановый ущерб имуществу

казенному. Госстрах вернется, притопает к разбору самому

полетов и учинит ему допрос, как главному виновнику, козлу,

не в свои сани севшему:

— Я тебя выведу, мешок, на воду чистую, ты мне все

скажешь, — будет дышать в моргающие плошки Ваня парами

неразбавленного, пугая так:

— Ты, сука, знаешь, для примера, где я был сейчас?

Тебе сказать, блин, кто мне руку пожимал?

Потомок, Игорь Ким, не пара, нет, расхристанному

Заксу, под вечер завтра явится беззвучно, тихо, мирно войдет,

кивнет тому, другому, как человек за сайкой выбегавший в

ботиночках на босу ногу, своим ключом дверь ванькину

тристадвадцатую откроет, с кровати сдернет по-хозяйски

бухого, красноглазого Госстраха, даст устояться, укрепиться

чурбану, ну, а затем ногой залепит в пах бедняге, а кулаком

холодным отверзнет хляби носовые.

Такие вот причуды вещества астрального.

Просыпалось, Бог знает от чего, на голову ничтожнейшего

толстяка, раз — эполетов распушились бороды, оп

аксельбантов заплелись усы, чу — золотом оброс околыш.

Красота. А у старлея невезучего т. Макунько последние

пятиконечные чуть было с плеч не сдуло, малюсенькие,

махонькие, и те едва не сжались до черных меточек сиротских

от инструмента грубого сапожного.

Увы, попутал бес сотрудников отдела номер…ять из

Управленья областного. Один, Виктор-железный-Макунько,

ладони возложив на копчик, прямой и строгий, прохаживался,

наблюдая, как жаркими словами чистосердечного признания

бумажку делает бесценной, склонившийся над приставным

столом Ванюша Закс. А два других А…ский и Бл…ов,

буквально двери в двери, наискосок по коридору, нельзя, нет,

невозможно было услышать через панели деревянные и

кладку многослойную шуршанье шарика, и уж подавно, в

отсутствии мельчайшей щелки, дырки, трещинки победный

запах "Шипра" уловить, и тем не менее, однако, сидели друг

напротив друга и ухмылялись, отвратительно, не по

товарищески, гадко.

Их вызвал первыми к себе с докладом полковник

П..т..иков. Виктора же Макунько последним. Всего лишь

неделек парочку, другую, отсутствовал, на водах находился

невидимого фронта и тыла генерал, спецрейсом возвратился,

на службу с поля летного приехал, и надо же, такой на

вверенном ему участке детский сад нашел, такое лето

пионерское в разгаре, что хоть сейчас всю троицу под

трибунал.

То есть, конечно, вина А…скова и Бл…ова при всех

неоспоримых достиженьях очевидна, непростительна, но

глупость и, главное, ретивость молодого Макунько просто уму

непостижима.

Да, Прохор сделал свое дело. Тот, на кого надежды

возлагались, не подвел, то есть подвел… вернее… в общем…

— Ну, тут заранее соломку не подстелишь, никто не

знает, где объект сорвется, но вы-то почему в известность,

пускай постфактум, но не поставили курирующего? Он что,

второе дело, параллельное открыл?

Открыл, завел, увы, и даже двигаясь путем кривым,

неверным, ложным изначально, однако, вышел, вопреки

всему, на человека, подстроившего, организовавшего

незабываемое чудо, явление очей, бельм превращенье

гипсовых пустых в живой искрой флуоресцентной,

хулиганской, играющие глазки.

На Игоря, дружины комсомольской командира, Кима,

имен, наверное, еще пяток различной звучности имевшего,

помимо собственного. Но, если Проша — милое христианское,

он получил зубастой подписи построив частокол под

обязательством скрывать от окружающих цель своей жизни и

тайный смысл деяний, помимо своей воли, так сказать, как

штамп на фотографию чернилами какие были. То множество

других, степных, шаманских, варварских, буквально

выпросил, сам заработал, заслужил дурной привычкой

рассуждать (вес лишний взяв, соотношенье жидкой и твердой

фракций не рассчитав корректно) о том, куда восходит,

упрется линия, ветвь древа генеалогического, коль от сучка к

сучку из млеющего в развитом социализме Южносибирска до

утопающего в благоухании чучхе Пхеньяна зеленым,

полужидким, волосатым доползти.

— И кто ты ему будешь, Ким?

— Племянником, родным племянником, не веришь, что

ли?

Ага, отсюда и нелюбимые им — Родственник, Потомок,

и то, что нравилось, ласкало слух, лишенное неблагозвучного

Ченгиза, короткое и уважительное, Хан.

Так вот, именно ему, Игорю Эдуардовичу и было

предложено сына приемного Сергея Константиновича

Шевелева, писателя, правдоискателя, сибирской всемирной

знаменитости мучителя, болвана и шалопая Вадика дожать. И

он с заданьем справился отменно.

Да, уже трижды только за две последние недели,

вместо того, чтобы французкого интервьюера деньги не

считая, кликушествовать, бородой шурша о дырочки шумовки

— трубки телефонной, прославленный творец романов, пьес,

повестей, рассказов, смирив мужицкую гордыню, свиданья

добивался со следователем, обыкновенным капитаном

А…ским. А тот его не принимал, ждал распоряжений и ЦУ,

был занят, в общем.

При всем при том, что времена иные знавать

случалось Шевелеву. Борису Тимофеевичу "уважаемому"

писал размашистые дарственные на титульных листах. Ну, и

его не забывал Владыко, товарищ первый секретарь, чему

свидетельством красивый орден многоугольный "Дружбы

Народов" к пятидесятилетию прозаика. Собственно, и теперь

помнил, и операцию санкционировал, одобрил в надежде, что

удастся возвратить народу его гордость, из цепких лап врагов,

пока не поздно, вырвать самобытнейший талант.

Нет, не верил, не верил Б.Т. и все тут, что щелкоперы

московские и заграничные могли носами длинными и

острыми изрыть и источить, испортить сердцевину кедра

сибирского, могучего.

— Как говорил? Отца замучили, теперь могилу под

воду хотят запрятать? Блажь. Пьян был? Как обычно. И кто

ему всю эту шушеру с магнитофонами под коньячок

приводит? Сын? Пасынок? Ну, ну, вот с ним и разберитесь,

молодым, да ранним. А Шевелеву дачу надо будет дать у нас в

поселке за запреткой, пусть там работает у леса, без водки и

без телефона.

Итак, приказ есть приказ.

И Игорь Ким с очередною клавой длинноногой явился

вдруг без приглашенья на премьеру межвузовского театра

студии "Антре", спектакль внезапно посетил с названьем

"Лошадь Пржевальского", где в роли главной блеснул,

приятно удивил бывший студент ЮГИ, Потомка

одногруппник, а ныне исполнительского отделения Культуры

слушатель Вадюха Шевелев.

— Ну, дал. Ты дал, братишка, поздравляю. А это Настя,

кстати. Хотела очень с тобою познакомиться.

Короче, встретились, о времени былом веселом

поговорили, решили в "Льдину" заглянуть, там после

"Огненого Шара" "Советского сухого" зацепили пару и

закатили к настиной подружке Томке на огонек зеленый

абажура лейпцигского. Ну, то есть, удалась импровизация.

Ким утречком исподнее нашел, а Шевелю так и пришлось

отчалить, плоть нежную незагорелую царапая изнанкой

грубого денима.

Нехило начали. И кончили отлично, заметим тут же.

То что казалось будущим далеким, мечтой, ради которой

стоило из кожи лезть, ломать комедию, волшебник

Родственник приблизил, махом, за две недели, десять дней

буквально, сделал явью. Одним движением руки:

— Да ну, слабо, на это даже у тебя кишка тонка,

братуха, — вознес паяца и фигляра Вадьку Шевелева к зениту

сладостному славы, известности всеобщей ореолом озарил. И

разницы особой, право нет, в каком уж качестве, актера или

же художника, лишь бы вкусить, отведать, насладиться

незабываемым моментом.

Увы, не вышло, слава — да, но безымянность при этом

была важнейшим правилом игры. И не предупредили, никто

заранее ни слова не сказал. Ээ-эх. Такое собирался

итальяшкам рассказать, такое наплести, проездом в Ригу на

Весненых с кассетой заскочив очередной, но вот не

получилось. Два симпатичных человека с усами одинаковыми

подошли на улице и попросили вежливо помочь им завести

машину.

— Ноу проблем.

Свернули за угол, еще один комплект растительности

командирской навстречу двинулся.

— Садитесь, Вадим Сергеевич, садитесь, нам по пути.

А утро солнечное с ветерком. А вечер, вечер дня