Океан на двоих - Виржини Гримальди
Когда я приезжаю, Алекс уже там. Идет осмотр. Он успокаивает меня: Саша в сознании, он смог с ним поговорить.
Это самые длинные минуты в моей жизни. Я ищу в интернете причины судорог, читаю и уже представляю себе худшее.
– Я не переживу, если он умрет.
– Зачем ты об этом думаешь? Он в хороших руках, с какой стати ему умирать?
– Тебе не страшно?
– Тревожно, конечно, но я знаю, что все будет хорошо.
Я пытаюсь проникнуться его уверенностью, но паника не дает ясно мыслить. Я хочу только одного: пусть мне вернут моего малыша, чтобы я забрала его домой.
Звонит мой телефон. Это Агата. Я сбрасываю звонок. Она перезванивает. Я посылаю ей сообщение.
«Перезвоню тебе позже».
«Он меня бросил».
«Я не могу говорить, позвоню, как только смогу».
«Ты на уроке?»
«Нет».
Я больше ничего не пишу, чтобы не тревожить ее. Она не отвечает.
Впервые я осознаю, на какие жертвы иду ради нее.
Она мне нужна, но я думаю о ее спокойствии, не о себе.
О себе я думаю в последнюю очередь, а ей не даю возможности меня поддержать. Эта схема, оказывается, перестает работать. Порой я обижаюсь на сестру за то, что она только берет, а ведь я сама ей не позволяю.
Я натянула на себя костюм старшей сестры с рождения Агаты и чувствую, что он начинает мне жать.
После нестерпимо долгого ожидания нас зовет врач. Саша лежит под капельницей, укрытый простыней. При виде меня он улыбается. Я обнимаю его, покрываю поцелуями, вдыхаю запах его кожи, трогаю его кудряшки, слушаю его голос как будто в первый раз.
Энцефалограмма и МРТ ничего не показали. По описанию учительницы, у Саши случился приступ эпилепсии. Это может быть единичным эпизодом и никогда больше не повториться, но может и говорить о болезни. Его продержат под наблюдением двое суток и, если ничего не произойдет, выпишут.
Алекс едет домой собрать сумку, пока медсестра переводит Сашу в палату. Я иду за ними, останусь на ночь.
Он быстро засыпает под мои ласки и нежные слова.
Я выхожу к Алексу в холл, чтобы забрать сумку. Мы бросаемся друг другу в объятия, плача не то от облегчения, не то от страха.
Прежде чем подняться в палату, я звоню Агате, твердо решив в первую очередь думать о себе – теперь очередь сестры успокаивать меня.
– Саша в больнице, у него случился в школе приступ эпилепсии.
– Да ты что! Как он?
– Его оставили под наблюдением, но ничего не нашли.
– Все равно ужасно. Держи меня в курсе, ладно?
– Ладно.
– Знаешь, он порвал со мной эсэмэской, этот ублюдок!
Сейчас
13 августа
Эмма
9:31
Мне приходится свернуть на обочину. Я так плачу, что не вижу дороги.
Я сдулась.
У меня не получилось.
Я уезжаю, так и не сделав того, ради чего приехала.
Я позволяю слезам смыть мое смятение, страх, чувство вины. Через несколько минут они иссякают. По радио группа Kyo поет о своем последнем танце.
Я вытираю щеки и разворачиваюсь.
Тогда
Октябрь, 2017
Агата – 32 года
«Мне очень жаль, но я больше не могу. Я люблю вас».
Я оставляю записку на виду на столе.
Глотаю таблетки, запивая джином. Одну за другой. Всю упаковку.
Ложусь на кровать.
Посылаю сообщение Эмме.
Тогда
Декабрь, 2017
Эмма – 37 лет
Я мотаюсь к Агате каждые выходные. В больнице она провела всего неделю, больше оставаться не захотела. Миме мы ничего не сказали. Она слишком стара, ей этого не пережить.
Я предложила Агате перебраться на какое-то время к нам, она отказалась. Я вздохнула с облегчением, а потом меня мучило чувство вины.
Ей лучше. Она уже работает и начала выбираться из дома по вечерам.
Меня зовет Саша. Он часто писается в кровать.
Я вымотана. Кричу по любому поводу.
Почти ничего не ем, все оставляю на тарелке.
Протокол ЭКО мы поставили на паузу. Нечего и думать забеременеть в этой ситуации.
Алекс поддерживает меня, но этого недостаточно. Мне хочется, чтобы меня взяли и несли, вдыхали в меня силу. Я чувствую, что тону.
– Ты по-прежнему не хочешь переехать в Страну Басков? – спрашиваю я Алекса за ужином.
– Нет, малыш, это плохая идея.
– Ладно.
– Зато есть интересная вакансия в Страсбурге.
Он смеется, как будто это нереально. Однако, когда он произносит «Страсбург», я слышу «уехать».
– Подавай прошение.
Он поднимает брови. Видит, что я не шучу. Кивает, и я кладу себе еще запеканки.
Сейчас
13 августа
Агата
10:48
Я хандрю в постели со светлячком в руках, и тут в дверь стучат. Не дожидаясь, пока я открою, входит Эмма. Она садится на кровать рядом со мной.
– Я должна тебе кое-что сказать.
Она тяжело дышит. Я задерживаю дыхание.
– У меня нашли пакость, рак поджелудочной железы.
Вся кровь покидает мое тело. Я прижимаю к себе светлячка, его голова загорается.
– Химия не подействовала, лучевая терапия тоже.
До меня вдруг доходит. Ее короткие волосы. Худоба. Одышка. Ее отсутствие на похоронах Мимы.
– Опухоль неудачно расположена. – Ее голос срывается. – Оперировать не могут, моя Гагата.
Я задыхаюсь, кружится голова. Все расплывается. Я мысленно ору. Не могу слушать дальше.
Мне не приходится ничего говорить, она сама все понимает. Качает головой и шепчет:
– Мне очень жаль, сестренка.
Я дрожу всем телом, меня мутит. Я встаю, светлячок падает на пол, а я изо всех сил сжимаю Эмму в объятиях. Впервые я чувствую, как она доверчиво прижимается ко мне. Я в ужасе. Обнимаю ее еще крепче. Хочу задушить ее боль. Раздавить ее недуг.
– Я тебя не оставлю, Эмма. Обещаю тебе.
Сейчас
Год спустя
Агата
Небо белесо-голубое. Над гроздью облаков едва вставшее солнце льет розовый свет. Улицы почти пусты, мне встречаются лишь редкие машины да кошки, разбегающиеся от моего скутера.
Когда я проснулась, было еще темно. Я лелеяла надежду снова уснуть, крутилась и вертелась, но поток мыслей вытолкнул меня из постели. Мое тело и мой мозг в разладе уже несколько месяцев, ни дать ни взять пара на грани развода. Когда первое в летаргии, второй открывает настежь окна, опустошает шкафы и чистит кафель зубной щеткой.
Я встала с дивана, на котором сплю уже неделю, оделась в темноте и на цыпочках вышла из квартиры. Вчера мы легли поздно. Я возила их в Итсассу на ночь звезд. Саша меня поразил, он знает все созвездия.
– Это благодаря твоей книге! – сказал он.
На Рождество, по совету Эммы, я подарила племяннику книгу по астрономии. Он выглядел довольным, но мой подарок не мог соперничать с парой кроссовок, которую положили под елку его родители. Я вытаращила глаза на их размер:
– Боже мой, какой же ты носишь? – спросила я.
– Сороковой, – спокойно ответил он.
– Да не может быть! Тебе десять лет, ты не забыл?
Он засмеялся.
– Не смейся, Саша! Если так будет продолжаться, ступни у тебя станут длиной с твое тело, и одноклассники будут пользоваться тобой, чтобы чертить прямые углы.
– Тетя…
– Правда, у этого есть и преимущества. Не надо покупать лыжи, они у тебя уже есть.
Он закатил глаза:
– Лучше бы мы не встречались.
У меня отвисла челюсть. Все замерли, а гадкий мальчишка захохотал, прежде чем мы успели нахмуриться:
– Я шучу, тетя! Видишь, у меня тоже есть чувство юмора!
Я чмокнула его в макушку, гордая своим потомством. Эмма и Алекс перевели дыхание, а Алиса повисла у меня на шее, как она делает всегда, когда кто-то ласкает ее брата.
Это было мое лучшее Рождество. У него был вкус последнего раза.
Прохладный воздух ласкает мое лицо. Я паркую скутер на тротуаре и спускаюсь по ступенькам, ведущим на пляж. Солнце направило свои лучи на пробитую скалу и мало-помалу подгрызает тень от домов на песке. Вдалеке какая-то женщина выгуливает собаку.
Вчера
