Океан на двоих - Виржини Гримальди
– Идем, мамочка! – говорит он, берет меня за руку и тянет к холодильнику. – Клестная хочет соколадный толт.
– Эй! Хулиганье! – фыркает Агата. – Это ты хочешь торт, я ничего не просила!
Он удивленно таращит глазки, но меня не проведешь. С него станется свалить все на других. На днях, когда я спросила, кто рисовал на стене моей губной помадой, он помотал головой: «Это не я, во всяком случае! Это плюшевый мишка!»
Мима и Агата приехали вчера на день рождения. Приехала и мама с Жераром, ее новым другом. Пришли Марго и брат Алекса. Мы ждем только его родителей, и Саша сможет поесть шоколадного торта.
– Иди ко мне, моя лапочка! – говорит мама и берет моего сына на руки.
Он вырывается, но она громко чмокает его в щеку, косясь на Миму.
– Ты любишь бабушку, правда, Саша? Скажи, что ты меня любишь!
Он ухитряется выскользнуть и убегает в спальню. Алекс расставляет на столе напитки, я обношу гостей конфетами. Агата рассказывает анекдот, все смеются. В этой славной обстановке я почти забываю про отрицательный тест сегодня утром.
– Не хватает одного стула, – предупреждает Агата.
– Я сейчас принесу из комнаты.
Я прохожу через коридор и беру стул, стоящий в углу нашей спальни. Сюда Алекс бросает свою одежду, когда раздевается, хотя мог бы положить ее прямо в грязное или убрать в шкаф. Меня это выводит из себя.
Мне кажется, я слышу какой-то шум.
Глухой шлепок.
Плач.
Я сразу все понимаю. Бегу в комнату Саши, примыкающую к нашей спальне. Мой сын там, в слезах, его маленькое тельце сотрясают всхлипы, а ручонка зажата в руке моей матери.
Сейчас
13 августа
Агата
7:56
Эмма пытается встать, не разбудив меня. Сегодня ночью, впервые в жизни, она сама пришла ко мне в кровать. Ее трясло, она дрожала, но сказать ничего не хотела. Просто легла рядом и стиснула меня, как мягкую игрушку.
– Пойду приму душ, – шепчет она. – Поспи еще немного, если хочешь.
Я закрываю глаза, но сон собрал вещички и ушел. Осталась только огромная печаль. Проститься с домом Мимы и с сестрой в один день – это слишком.
8:10
Кухня благоухает кофе.
– В котором часу твой поезд? – спрашиваю я.
– В одиннадцать двадцать четыре, кажется. Надо посмотреть.
– Прямой?
– Нет, с пересадкой в Париже.
Мы готовы говорить о чем угодно, лишь бы не о том, как нам грустно. Открывается входная дверь. С нами здороваются дядя-паркомат и тетя-зануда. В самом деле, пора прекращать расхаживать в трусах.
– Вы не уехали? – удивляется Жан-Ив.
Я озираюсь.
– Постой, проверю. Нет, мы не уехали.
– Разве вы не должны были уехать вчера? – спрашивает Женевьева, которую никакой шуткой не проймешь. – Не думайте, мы вас не выгоняем, мы пришли кое за какими вещами.
– Но раз уж мы здесь, заберем у вас ключи. Вы тут ничего не разворотили?
Это не дядя, это клещ.
– Я только сломала туалет, – отвечает Эмма. – Мы поели острого, унитаз расплавился.
Они не реагируют. Эмма единственная, кого они раньше удостаивали своей милости, но сегодня она не внушает им доверия так же, как я.
Они наливают себе кофе, усаживаются за стол, открывают журнал с телепрограммой и начинают заполнять клетки кроссворда. Явно решили остаться до нашего ухода. Я пользуюсь случаем, чтобы сделать то, что должна была сделать уже давно.
– Держи, дядя, – говорю я, протягивая ему монетку.
– Что это?
– Я возвращаю тебе двадцать сантимов, которые ты одолжил мне в августе девяносто третьего года и с тех пор регулярно требуешь вернуть. Я подсчитала, что с конвертацией франка и учетом инфляции я должна тебе ровно 4,8 евроцента, но, скажем, я начислила проценты.
Он берет монетку и благодарит меня. Второе дно не дано ему от рождения.
Эмму я нахожу в спальне, она разговаривает вслух.
– Что ты делаешь?
– Я благодарю каждую мелочь в доме, как нам советовала новая владелица.
Естественно, я над ней смеюсь. Но сама незаметно тоже обхожу дом, чтобы сказать ему спасибо.
Ванной – за битвы «чур, первая» с сестрой, за то, как Мима мыла нам голову, за витавший здесь запах, за биде, в которое я тайком писала, когда туалет был занят.
Папиной комнате – за все ночи, за все сны, за девические горести, за Миму, которая скреблась в дверь, чтобы разбудить меня.
Спальне дедули и Мимы – за кровать-трамплин, за стенной шкаф, в котором мы прятались, за выдвижной ящик с волшебными шарфиками, за те ночи, когда дедушка с бабушкой делали вид, будто не замечают, что я забралась в кровать между ними.
Кухне – за ньокки, за сабайон, за Миму в переднике, за кастрюльку из-под шоколада, которую разрешалось вылизать, за вечные mamma mia (кухня была единственным местом, где Мима говорила по-итальянски), за шкафчики, полные сладостей, и мыльные пузыри при мытье посуды.
Гостиной – за китайские шашки, в которых Мима жульничала, за вечера перед телевизором под теплым пледом, за сидение у Мимы на ручках в кресле, за брызги солнца на полу, за гонки вокруг стола с кузенами, за чугунную батарею, к которой я прижималась зимой, за голос Мимы, за голос дедули, за папин голос, за голоса всех моих близких, кого больше нет.
И мы уходим.
9:12
Эмма проводила меня домой. На скутере не хватило места, чтобы увезти все вещи Мимы, которые мы взяли себе.
– Давно ты здесь живешь? – спрашивает она.
– Два года.
– Эта квартира больше прежней, здесь тебе должно быть лучше.
– Да, мне здесь хорошо. Ладно, не буду тебя выставлять, но, если не хочешь опоздать на поезд, не задерживайся.
– Знаю. Но я…
Она умолкает, с минуту стоит как вкопанная, потом обнимает меня. Крепко. Очень крепко.
– Это смахивает на убийство, Эмма. Ты задушишь меня.
Она ослабляет хватку и смотрит мне в лицо:
– Ты обещаешь, что скоро приедешь? Дети будут рады тебя видеть.
– Обещаю. Ну же, беги, пока я опять не развела сырость.
Она обнимает меня в последний раз, целует в щеку и уходит.
Тогда
Ноябрь, 2016
Агата – 31 год
Жюли и Амели зарегистрировали свою ассоциацию. С этого дня они официально изучают китообразных в Капбретонской впадине. Чтобы отпраздновать это событие, мы пошли в ночной клуб. Нас человек десять, большинство я знаю, но не всех.
Уже четвертый вечер на этой неделе я что-то праздную. Сегодня утром опоздала на работу и получила по первое число. Меня это разозлило. Почему-то, когда я ухожу позже всех (каждый вечер), замечаний не слышу.
– За китообразных! – поднимает Жюли свой бокал.
– За китообразных! – следуем мы все ее примеру.
Как бы то ни было, мне плевать. Если они недовольны, пусть меня увольняют. Я хорошо работаю, дети меня обожают, если не считать редких опозданий, им не в чем меня упрекнуть. Они меня не заслуживают. Я найду другую работу, когда захочу.
– Пойдем потанцуем?
Это друг Жюли, я его не знаю. Не в моем вкусе, но ничего отталкивающего.
Мы танцуем. На мне мое любимое черное платье, волосы собраны в узел. Я замечаю на себе мужские взгляды и чувствую себя секси. Иду к бару, он не сводит с меня глаз. Он запал на меня.
Он заказывает мне бокал вина, мы садимся. Он кладет руку на мое бедро, я не возражаю. Он что-то говорит мне на ухо, я слышу не все, музыка заглушает его слова, я беру его за руку и веду на улицу.
Его машина припаркована у клуба. Мы делаем это по-быстрому, он даже не снял джинсы.
– Извини, я порвал тебе колготки.
– Дашь мне свой телефон?
– Лучше ты дай мне свой. Я женат.
Я возвращаюсь на танцпол с голыми ногами. Диджей включает «24K Magic»[15] Бруно Марса, Жюли и Амели присоединяются ко мне, и мы танцуем до рассвета.
Тогда
Декабрь, 2016
Эмма – 36 лет
Саша в больнице. Я ужасно волнуюсь.
Когда мне позвонили из его школы, я вела урок и увидела сообщение только на перемене. Его уже увезли в больницу. Меня подвез туда коллега, сесть за руль я была не в состоянии.
