Сестрины колокола - Ларс Миттинг
Первым прервал молчание Шёнауэр:
– Я хотел в качестве благодарности за гостеприимство угостить вас вот этим.
Он вытащил из кармана прямоугольную жестяную коробочку, открыл ее и подвинул к собеседнику.
– Сорт Граузмур, – сказал он. – Покидая Лондон, я купил два фунта, и пока у меня остается еще полфунта.
Поколебавшись, Швейгорд взял коробочку в руки. Трубочный табак?
Поднеся коробочку к носу, он нюхнул два раза, и ему тотчас стало ясно, какая это изысканная смесь. Во время учебной поездки в Копенгаген он и другие начинающие теологи быстро обнаружили, насколько избалованы жители этого города отличными табачными лавками. На площади Амагер, в лавке, которую держал Вильгельм Эккенхольт Ларсен с супругой, Швейгорд накупил табаку с полкило, и каждое слово, прочитанное им после этого в факультетской библиотеке, видел сквозь серо-голубые клубочки дыма ларсеновских смесей, как правило, номер 1864 или 5. Здесь, в Норвегии, их было не достать. Приходилось довольствоваться резковатыми на вкус, щиплющими язык смесями от Тидеманна.
Взяв щепоть табаку, он раскатал его на ладони. Ароматные золотисто-коричневые волоконца собраны, видимо, в Соединенных Штатах, в Виргинии. А несколько жирных черных прядей, от которых исходил насыщенный, чуть ли не приторный аромат, вероятно, принадлежали редчайшим дорогостоящим сортам, доставлявшимся из сирийской Латакии.
Швейгорд набил трубку и раскурил ее.
Ничего не скажешь. Эту смесь изготовил настоящий кудесник. В табаке чувствовалась и крепость, и сила, но поистине завораживающим его делал легкий экзотический привкус. Может, это и есть та самая «тайная добавка», о которой рассказывал Ларсен, – мелко размолотые листья сирийского гибискуса.
Беседа иссякла. Немец тоже раскурил трубку. Сам Швейгорд уже вовсю наслаждался дымком.
Курили молча. Швейгорд ощущал душевный покой и удовольствие, сравнимые лишь с начальной фазой опьянения опиумом.
И тут вдруг снова пришла на ум шлюха из столицы. «Ты ж еще не настоящий пастор».
Швейгорд разом протрезвел. Над жидким кофе горничной Брессум и проблемой сожженного портала витал ароматный дымок. Возможно, и над проблемой посложнее: мужчина, которого он сам пригласил сюда, начинает выказывать интерес к Астрид Хекне.
Швейгорд зажал чашу трубки большим пальцем. Тлеющий табак обжигал палец, но пастор убрал его, только когда огонь потух совсем.
– А что еще сказала та женщина в церкви? – спросил Швейгорд.
Немец вскинул на него глаза:
– А? О чем сказала?
– Oб этом портале. Вы упомянули, что нарисовали для нее портал. Несколько дней назад. А она что сказала?
– Кажется, она его узнала.
– Как? Неужели узнала?
– Дa, и это немного странно. Вы же говорили, что его сожгли сорок лет назад. Она тогда еще не родилась. А может, она просто молодо выглядит? На вид я бы ей дал лет двадцать. Или девятнадцать?
Кай Швейгорд медленно сложил салфетку вдвое и аккуратно промокнул губы.
– Через пару недель отслужу все похороны, – сказал он, жестом показывая, что трапеза окончена. – Сможете тогда приходить в церковь, когда вам вздумается, Шёнауэр. Но до тех пор там постоянно будут проходить службы и подготовка к ним. Так что лучше бы вам ненадолго отвлечься от работы. Не удочку ли я заметил у вас в багаже?
Пятно на стене амбара
Дрожа от холода на сеновале, Астрид пожалела о дорожном пледе: закутаться бы сейчас в него. Дело уже шло к ночи, а она все не могла успокоиться. Когда она пришла в себя на колокольне, все тело у нее занемело. Так бывает, когда проснешься возле погасшего костра.
Постепенно озноб перестал бить ее; но голова осталась чумная. Астрид вяло побродила по двору, заглянула к Эморту, потрогала его лоб рукой. Брат еще сильнее осунулся, влажная кожа покрылась испариной.
– Я нашла твои ловушки, – сказала Астрид. – Две белки принесла.
– А…
– Тому уж несколько дней. Но ты только теперь пришел в сознание.
– А…
Ей хотелось поделиться с братом новостями, но он был слишком плох, чтобы воспринять ее рассказ. Ночь она провела без сна, а наутро, переделав работу на скотном дворе, присела отдохнуть на воздухе. Пережитое на колокольне оставило болезненный шрам там, где никогда не было ни ранки. Кто-то будто выкликал имя Астрид Хекне и требовал от нее действий. На солнышке под стеной прачечной нежились две кошки, зажмурив глаза. Астрид подошла, взяла одну на руки. На неровном стекле в окнах жилого дома играло солнце. На сухой серой стене амбара, возле того угла, что первым прогревался солнцем по окончании зимы, проступило жирное черное пятно. Клара щедро мазала это место маслом каждый год: старинный обычай, призывавший весну. Раньше Астрид злилась на Клару – та изводила масло в то время, когда сильнее всего ощущается нехватка еды. А в этом году никто стену не смазал и погода стояла необычно холодная.
Мысли Астрид перескакивали с одного на другое. С греха и наказания к влюбленности и раскаянию, от любопытства к трепету, навеянному церковными колоколами: она не понимала, чего они от нее требуют. Повинуясь порыву, Астрид побежала в дом, заскочила в кладовку за маслом и жирно смазала стену амбара.
Потом она стала раздумывать над вопросом, который порождал все новые. Почему дед никогда не рассказывал ей о надписях на колоколах? И почему он никогда не упоминал Вратного змея? Вернувшись в дом, она поднялась наверх. Дверь здесь никогда не запиралась, поскольку никто не смел заходить сюда в отсутствие отца. Астрид вошла и, стараясь не смотреть на розги, сняла с полки плетеную корзинку. В ней она нашла книгу с записями деда.
События десятилетий, запечатленные его рукой. Работа в поте лица, натруженные ладони, больная спина, женские тяготы. 1833-й. 1834-й. Посевное зерно. Отел. Налоги. Лошади. Плуги. 1835-й. 1836-й. Арендаторы. Пожар. Посадка картофеля. Арендная плата. Шифер на крышу. Распашка целины. 1842-й. Аренда участка в Халлфарелиа. Ковкое железо. Зубья для бороны. 1844-й. Сделка с Бергли и Халлумом. Два спесидалера.
Астрид нахмурилась. Сделка. Раньше это слово не встречалось. В других местах везде значилось слово «плата». Так… Значит, в каком же году…
– Ты что тут делаешь?
Астрид захлопнула книгу. Отец, чужой, насупленный, скрыл просвет всего дверного проема.
– Отвечай сейчас же, что ты тут делаешь?
– Я читала книгу дедушкиных записей.
– Что с тобой такое, Астрид?
– Просто захотелось ее почитать.
– Нет, не просто. Ты стояла и сама с собой разговаривала.
– Да?
Она думала, что он велит ей уйти. Но он сел.
– В 1844 году, – сказала Астрид, – он купил что-то у двух человек за два спесидалера.
Отец протянул руку за книгой. Прочитал запись и сказал, что в те времена целых два спесидалера были
