Золотая кровь - Евгения Черноусова
«Почему вы мне помогаете?» — спросила растерянно Галина. «А я не тебе, я Оле помогаю. А ещё дочери твоей в её болезни, а ещё сыну твоему, пока не рождённому. Надеюсь, ты к нему не относишься как к расходному материалу?» «Что вы, я каждый день молюсь за дитя грешных родителей, отец его не хотел, а мать трижды отказалась, называя чужим». «Это ложь во спасение, главное — ты его любишь не только как брата дочери, но как сына».
Клиника. Сразу при входе препоны. На рецепции Галине заявляют, что она в списке тех, кому доступ к пациентке Быкадиновой закрыт. «Это кто же его закрыл, бывший муж мой, ныне покойный?» «Запрещение подтвердил господин Писарев, опекун девочки». Римма вступает в разговор: «У вас есть на руках какой-то документ, удостоверяющий, что он действительно опекун и имеет право доступа к ребёнку? То, что вы мне в лицо тычете, это бумажка, юридической силы не имеющая». Спускается по лестнице этот Писарев, сотрудник Быкадинова и его двоюродный брат. К счастью, с ним только охранники, поэтому женщины затыкают ему рот тем, что нет закона о передаче ребёнка по завещанию, тем более, при наличии живого родителя. Может быть, у него есть доверенность на распоряжение средствами, но не только на опекунство, даже на посещение больного ребёнка он права не имеет. Появившийся вслед за Писаревым главврач нехотя подтверждает, что так оно и есть, и уверяет, что дядя навестил девочку в его, главврача, присутствии. Потом он наконец-то замечает Галин большой живот, и администратор в нём затыкается, уступая место врачу, который дрожащим голосом спрашивает: «Это то, что я подумал?» «Ну… у меня в машине контейнер с кровью. Остальное не на пороге же обсуждать». В результате он сам вписывает в журнал посещений, что в эту палату имеют доступ только мать пациентки, её юрист и охранники. Более того, женщин заселяют в соседнюю палату, и даже не спрашивают оформления и оплаты: «Что вы, тут всё оплачено на год вперёд, а если будет достаточное совпадение, это же прорыв!»
Через день похороны. Лечащий врач неохотно даёт согласие на участие в них, причём заявляет, что даже больше волнуется за здоровье матери, чем пациентки. Римма Ивановна тоже возражает, указывая на то, что у Гали живот опустился. Но девочка настаивает, и они вшестером, прихватив ещё назначенного сопровождать врача, едут к ритуальному залу госпиталя, где должна состояться гражданская панихида. По дороге выясняют, что с Номером четыре Быкадинов уже успел развестись, а с Номером пять ещё не успел расписаться. Несмотря на искреннее горе, девочка нервно хихикает: «Сейчас драчка состоится за доступ к телу. Мама, ты только от меня не отходи». Галя отказывается: «Ты хочешь, что я под своим номером на этот ринг вышла? Да и тебе опасно рядом с ними сидеть» «Но как же?» Выход находят охранники, которые вынимают из багажника коляску Алексея Степановича, и Андрей ввозит девочку и устанавливает коляску рядом со стульями, предназначенными для близких покойного, но несколько в стороне, и, оставаясь за её спиной, решительно протягивает руку в сторону Писарева и его матери, рванувших к племяннице, чтобы выразить ей соболезнование: «Соблюдайте интервал!» Врач присоединяется к нему и тоже преграждает путь другим лицам, пожелавшим приголубить бедную сиротку. Галина с Риммой остаются у входа в зал, но не остаются незамеченными. Щелкают вспышки, прорываются к Гале с вопросами журналисты, выкрикивают вопросы, но женщины прислоняются к стене, а Сергей перекрывает к ним путь своим мощным корпусом. Заварушка у входа даже отвлекает от скандала вокруг двух последних по хронологии вдовиц, которых под шумок охрана выдворяет в боковую дверь.
На кладбище тот же порядок следования Галина соблюдать отказывается: «Ты посидела рядом с ним, а на каком месте за гробом идти — не принципиально. Идём все вместе. Римма и Сергей остаются в машине, врач и Андрей следуют за коляской и идущей рядом с ней Галиной где-то в середине процессии. В числе первых они бросают по горсти земли на гроб, и Андрей, который ничего из вида не упускает, разворачивает коляску. «Мама, куда?» — пищит дочь. «Всё, милая, всё», — бормочет Галя. Андрей почти бегом увозит коляску на боковую тропинку и берёт девочку на руки. Врач сажает роженицу на коляску, и они почти бегом устремляются к выходу. Катя плачет, спрашивая, что с матерью. «Естественный процесс, — хрипит Галя, перетерпев схватки. — Роды у меня, доча, начинаются».
По дороге врач звонит в клинику и сообщает, что, судя по интервалам между схватками, они вполне успевают доехать своим ходом. И успевают. Поздним вечером Римма Ивановна в обычной своей сдержанной манере сообщает Оле: «У нас Сашенька. Вес такой-то, рост такой-то, пуповинной крови собрали аж восемьдесят миллилитров, всё нормально. Подробности при личной встрече, нужно ведь время, чтобы определить, как всё прижилось. Галя уже кормила. Мать с мальчиком спят, девочкой врачи занимаются».
После утреннего кормления Галя узнаёт о состоянии дочери и вновь засыпает, но через час её будит звонок. Их с дочерью приглашают на оглашение завещания. «Вы с ума сошли, мы обе находимся в больнице. Нет, не как посетительница, я только что родила».
После недолгого замешательства звонящий соглашается на присутствие взамен представителя наследницы её юриста, чтобы не переносить оглашение. Сергей увозит Римму в офис покойного, Андрей усаживается в палате охранять. Часа через четыре Римма возвращается, устало присаживается и отвечает на вопросы: «Что сказать? Сидела я как сфинкс с неподвижным лицом. Никаких заявлений не делала. В конце непримиримого сражения заинтересованных лиц расписалась за получение копии этого диковинного документа и тихо удалилась. Что там у вас, остатки пиццы? Давайте сюда, смертельно голодна. Да не ждите вы меня, читайте вслух и всё поймёте».
После прочтения Галя сказала: «Я вообще ничего не поняла». Андрей уселся за стол, ещё раз пробегая взглядом этот очень объёмный документ. Римма отхлебнула чай, вытерла губы и сказала: «Это для того, чтобы оставить в недоумении всех, кто
