Золотая кровь - Евгения Черноусова
К разговору с дочерью она подготовилась. Нельзя, чтобы до Эдуарда дошла весть о её истинной беременности, поэтому ей она жёстко сказала, что без диплома и опыта работы у неё нет возможности зарабатывать себе на жизнь ни руками, ни умом. Приходится телом. Была бы моложе, пошла бы в содержанки. А так приходится жертвовать красотой и здоровьем. Кто знает другой путь, пусть осудит. Девочка заплакала: «Мама, прости меня! Я должна была с тобой уехать. Ты сейчас говоришь так же цинично, как отец. Ты озлобилась, где моя добрая мамочка? Я приеду!» Но мать убедила её, что сейчас не время. Появится ребёнок, она передаст его заказчикам и будет восстанавливаться. Тогда и увидятся. А сейчас главное для них — здоровье.
Время шло, роды приближались. Галя с трудом сдерживалась: дочь опять вернулась в клинику, ремиссия оказалась нестойкой. Ольга Ивановна успокаивала её, что вновь пойдёт на донорство, но племянница понимала, что это не выход. Немного успокаивало то, что на этот раз ухудшение было не столь резким.
А у Асоянов царила радость. Наташа была мать до крайности тревожная, её дед две недели до возвращения домой провёл у колыбели двоюродного правнука, ловя каждое его движение с восторженно открытым ртом. Римма с Аликом тоже практически не отходили, так же, как Саша с Дашей. Правда, Даша с восхищением, в Саша вынужденно сопровождал. Эдик поделился: «Тётя Оля, нам это внезапное единение фамилии как-то поперёк горла. Сашка боится, что Дашка тоже киндера потребует, а ему бы для себя пожить хотелось хоть парочку лет. Даже эта ведьма, сестрица моя, и то заходить стала и умиляться, мол, дедова порода. В общем, в своём доме я самый лишний элемент. Можно я у дяди Пети заночую?» Оля потрепала его за ухо: «Только в виде исключения и одну ночь! Это тебе кажется, что они приходят к вам ради танцев с бубнами. А они ведь дают Наташе возможность выспаться, помогают с домашними делами управиться. Ты не представляешь, каково это, когда всё в одни руки. Ночь не спать, днём метаться между стиркой, кастрюлями и колыбелью, а вечером получать втык, что сидишь дома и ничего не успеваешь. Не родственники тебя от жены отодвигают, а ты сам сбежал! Смотри, будешь отдаляться — семью потеряешь».
Галя удивлялась: «Как это можно спать под дяди Петин храп и при этом жаловаться на писк младенца!» «Да не писк его раздражает, а то, что в этом доме его статус понизился. Корону с него сняли и на сына водрузили, а его в угол запинали. Мужиков завтраком накормишь, как проснутся, а я пошла Асоянов разгонять».
А вернувшись, снова подёргала крестника за ухо: «Ох, Эдик, я сегодня попыталась с Наташей поговорить о ваших взаимоотношениях. А она мне ответила, что её уже Карина отчитала. Сказала, что от неё муж ушёл при таких же обстоятельствах, и Сашка без отца вырос, потому что она с матерью отстранили молодого отца от семьи. Так что не гневи бога, сестра желает тебе добра. Просто характеры у вас такие невыдержанные. Я выгнала из твоего дома всех родственников, и старых, и молодых. Разрешила приходить не чаще пары раз в неделю. Иди и включайся в домашние дела. А сынок у тебя чудо. Вот ты у нас большой учёный?» «Средний, тётя Оля», — засмеялся Эдик. «А он будет большим учёным. У него такой умный взгляд!» «Умнее меня?» «Стопудово, как говорит Петя».
Глава десятая. ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ
Уже месяц они живут на даче. Галя, зная, что это всего лишь строительный вагончик, ехать сначала не хотела, но истомила городская летняя жара, и она стала собирать вещи. Дядя Петя с Алдоной поселились в палатке, и спать вдвоём с Ольгой Ивановной в вагончике оказалось даже комфортнее, чем дома, хотя из удобств здесь были только вода и электричество. Срок надвигался, и тётка уже забеспокоилась, поговаривая, что пора возвращаться в цивилизацию. Но никому не хотелось, даже Гале, которая загорела, много бродила по окрестностям, бултыхалась в небольшой речушке, в которой Петя и Степаныч ежедневно удили рыбу, и даже иногда что-то вылавливали.
А выехать пришлось спешно. В один из пасмурных дней, когда даже Петя с Алдоной не решались отойти далеко от участка, опасаясь попасть под дождь, к ним приехала Любовь Алексеевна с приглашением на баню и шашлык. Степенно прохаживающаяся по дорожке Галя ответила на звонок и вздрогнула, ухватившись за забор. После недолгого, но экспрессивного разговора, который до стоящих у вагончика не доносился, поспешила к ним с криком: «Мне надо в Москву!» Это был звонок от дочери, которая с рыданием сообщила, что умер отец. «А стоит ли?», — спросила Ольга Ивановна. «Катя в клинике, она и так в тяжёлом состоянии, а тут ещё это. Ей он отец. Я должна поддержать».
Далее заговорили деловито и без сантиментов. С одной стороны, вместе с Быкадиновым умерла главная угроза в отношении Галины и её беременности. С другой — неизвестно, кто правит бал в его доме теперь, и как это отразится на дочери. В общем, ехать надо. Но это опасно. Опасно и от окружения покойного, и в связи путешествием и волнениями на столь позднем сроке. Оля рвалась сопровождать, если уж Галя твёрдо решила ехать. Любовь Алексеевна явно была ошарашена прагматической тональностью разговора о смерти, и пришлось ввести её в курс дела. А она не смотри, что домохозяйка, сразу включилась в планирование предстоящего вояжа: если они беспокоятся о жизни дочери как одной из наследниц, то Оле сопровождать племянницу ни в коем случае нельзя, потому что покушаться на неё могут не только как на наследницу второй очереди, но и донора наследницы первой очереди; а ещё непременно нужно сопровождение охраны и юриста, да таких, чтобы их не перекупили. «Тогда Римма», — вырвалось у Оли.
Любовь Алексеевна устроилась под яблоней с телефоном и иногда прерывала разговоры, порционно выдавая промежуточные итоги: «У Риммы Ивановны имеется какая-то ксива полуадвоката, ещё доверенность сделает, в дороге
