Виль Липатов - Сказание о директоре Прончатове
Пока начальство, оживленно улыбаясь и разговаривая, шло к крыльцу, Прончатов бесстрастно глядел на серую шляпу секретаря обкома товарища Цукасова, который, естественно шагал впереди заведующего отделом, хотя товарищ Цыцарь отставал совсем немного. Однако секретарь первым поднялся на крыльцо, подойдя к Прончатову, крепко и дружески пожал ему руку.
-Ну, здравствуйте, Олег Олегович! Рад вас видеть! - сказал Цукасов и улыбнулся очень хорошо. - Давненько не виделись.
Пожимая руку секретарю обкома, Прончатов отдельно для него улыбнулся, так как Николай Петрович Цукасов был ему очень симпатичен - Олегу Олеговичу нравилось удлиненное лицо секретаря обкома, светлые глаза, не зачесанные назад короткие волосы, потешно выдвинутая вперед нижняя губа, вся поджарая, спортивная фигура, только совсем немного подпорченная кабинетной сутулостью. И как одевается Цукасов, тоже нравилось Прончатову: темный костюм, удобные мягкие туфли, цветной галстук, отличные янтарные запонки на твердых манжетах.
- Прошу ко мне, товарищи! - вежливо пригласил Прончатов, когда на крыльцо поднялись остальные и поздоровались с ним. - Прошу, прошу!
Бледная и красивая от волнения секретарша Людмила Яковлевна цаплей вытянулась на порожке, улыбаясь областным руководителям так ласково и самоотверженно, точно хотела своей пышной грудью, как амбразуру, закрыть всю Тагарскую контору от бед и несправедливостей.
- Сюда, Николай Петрович, сюда, Семен Кузьмич, милости просим, Леонид Васильевич! - приглашала Людмила Яковлевна. - Вот сюда, вот сюда...
Возле дверей своего кабинета Прончатов опередил начальство, открыв обе дерматиновые створки, первым шагнул на ворсистую дорожку и пошел, не оборачиваясь, на свое место. "Это мой кабинет, извольте понимать!" говорила прямая спина Олега Олеговича. Гости еще только проходили в кабинет и разбирались, где кому сесть, а Прончатов уже цепко держался в кресле, его руки, сжавшись в кулаки, лежали на толстом стекле, складки у губ начальственно закруглялись.
- Разрешите начать? - спросил Олег Олегович и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Телеграмма получена своевременно, мы готовы рапортовать о проделанной работе.
Всем, чем можно: тоном, позой, глазами, положением спины, - Прончатов как бы подчеркивал, что он не собирается вести душевный разговор, что в кабинете нет места для легкости, дружеских бесед и обоюдовежливых улыбок, а, наоборот, все в кабинете принадлежит делу и только делу: удобно стоящие телефоны, пустой стол, шкаф с технической литературой, карта на стене, чертежи, небрежно лежащие на особой тумбочке. И подчеркнутая простота, бедность кабинета тоже, в свою очередь, свидетельствовала о том, что в комнате можно только работать.
- Сводка о выполнении месячного плана в обком поступила позавчера, сухо прищурившись, сказал Прончатов, - следовательно, я должен рапортовать о мероприятиях, обеспечивающих выполнение плана следующего месяца...
Прончатов выхватил из ящика стола несколько густо исписанных страниц, поднес их к глазам, но продолжить не успел: раздался густой голос Семена Кузьмича Цыцаря.
- Постой, постой, Олег Олегович! - смешливо произнес заведующий отделом. - Ну чего ты нас сразу угощаешь цифирью! -Он широко развел тяжелыми руками, хлопнул себя по коленке, закончил неожиданно разухабисто: - Эх, не работа бы, попросили бы мы тебя, Олег Олегович, сообразить стерляжью ушицу! Ты, слыхать, по этому делу великий мастер!
Цыцарь еще не успел договорить, еще только по-гурмански потирал руку об руку и еще только собирался наблюдать реакцию Прончатова, как Олег Олегович, на виду у всех, подчеркнуто открыто надавил кнопку звонка.
- Закажите в орсовской столовой стерляжью уху, икру и коньяк, - сказал Прончатов мгновенно появившейся секретарше. - Попросите Падеревского проследить за. исполнением. Все!
Когда Людмила Яковлевна бесшумно исчезла, Прончатов улыбался той самой улыбкой, от которой становился рубахой-парнем, милейшим человеком, предобрейшей душой, но его слова и действия были так неожиданны и стремительны, что в кабинете несколько секунд стояла удивленная тишина, потом Цыцарь no-настоящему весело расхохотался.
- Ну, молодец, Прончатов! - добродушно воскликнул он, и его широкое монгольское лицо подобрело.
Вы только поглядите, Николай Петрович, каков он, а! Конфетка, а!
Секретарь обкома Цукасов молча улыбался. Все это время, пока Прончатов и Цыцарь разговаривали, он внимательно оглядывал кабинет Прончатова, подолгу задерживал взгляд на дисциплинированно сидящем в углу Вишнякове, и Олег Олегович заметил, что пальцы Цукасова, лежащие на подлокотнике кресла, жили как бы отдельно от него. Они то складывались, когда отвечали утвердительной мысли хозяина, то расходились, выражая его несогласие с самим собой или с другим человеком.
- Да, Олег Олегович - голова! - шутливо заметил Цукасов. - Бриан - тоже голова...
Прончатов разжал кулаки. Мелочи, надоевшего упоминания о знаменитом романе, короткого взгляда было довольно для того, чтобы он, Прончатов, получил право отделить Николая Петровича Цукасова от Семена Кузьмича Цыцаря. Неважно, читал ли "Золотого теленка" заведующий промышленным отделом; важным было то, что после шутливых слов Цукасова уже нельзя было принимать Цыцаря на полном серьезе, и к Прончатову пришла такая легкость, которую он испытывал только в беседе с молодым инженером Огурцовым. Их многое объединяло, секретаря обкома и главного инженера: одна и та же институтская скамья, одни и те же учебники, кинофильмы, песни, современная манера поведения и тот неуловимый, но реально существующий дух времени, который объединяет людей одного поколения.
- Чего это мы молчим, как на похоронах, - пробасил Цыцарь. - Муха летит, слышно!
Муха не муха, но овод, залетевший в кабинет, обреченно бился о твердые стекла; гудел прерывисто, как тревожный зуммер, с размаху налетал на тетрадь, то кружился, то замирал в воздухе и опять обреченно бился, хотя сантиметров двадцать отделяло овода от распахнутой форточки.
- Расскажите о положении конторы, Олег Олегович, - попросил Цукасов. Каким макаром вам удалось вырваться вперед? Не чудо же...
Как легко было Прончатову с секретарем обкома! Знающий инженер, теоретик и практик сплавного дела, просто умный человек сидел перед ним, и Прончатов, пожалуй, в первый раз за все эти дни с тоской подумал о том, что приходится скрывать правду. Не будь бы сейчас в кабинете Цыцаря и Вишнякова, останься бы Прончатов с глазу на глаз с Цукасовым, он бы сказал: "Николай Петрович, я не хочу, чтобы конторой руководил Цветков. Покойный Михаил Николаевич тоже не хотел Цветкова и потому завещал мне не учтенный еще в годы войны лес". Вот что хотел бы сказать Прончатов секретарю обкома, но вместо этого он озабоченно порылся в бумажках и подчеркнуто небрежно проговорил:
- На двадцать пять процентов увеличена скорость хода лебедочных тросов. Вот выкладки, Николай Петрович. - Он протянул секретарю обкома лист бумаги и продолжил: - Это помогло нам ускорить погрузку леса в баржи. Что касается перевозок леса в плотах и молевого сплава, то мы просто-напросто улучшили организацию труда...
Приняв бумагу, Цукасов вежливо кивнул, но ничего не сказал. Несколько минут он внимательно читал, глядя в расчеты углубленными, насторожившимися глазами. Пальцы левой руки, по-прежнему лежащие на подлокотнике кресла, то сходились, то расходились, и Прончатов весь сосредоточился на них, хотя прекрасно знал, где пальцы скажут "да", а где "нет". Прочитав расчеты, Цукасов положил бумажку на стол, подумав, задумчиво проговорил:
- Все гениальные идеи просты. Поздравляю, Олег Олегович, но, понимаете ли... - Он еще раз сделал паузу, еще глубже сосредоточился: - Но, понимаете ли, хочется точно знать, как именно была улучшена организация труда на сплаве и перевозках леса в плотах. Это ведь нелегко теперь - накормить до отвала форсированные лебедки?
Олег Олегович уважительно молчал и думал о том, что Цукасов потому в сорок один год и был избран секретарем обкома партии, что на лету ухватил такие сложные проблемы, над которыми он, Прончатов, бился несравненно дольше. Ведь в самом деле нельзя было обеспечить лесом ускорившиеся лебедки Мерзлякова только за счет "улучшившейся организации труда".
-Вы правы, Николай Петрович! - серьезно сказал Прончатов. - Если хотите, я с этой проблемой вторгся в непривычную мне область философии. - Он насмешливо улыбнулся над самим собой. - Лебедки потому и работали на малых скоростях, что сплав и перевозка леса в баржах позволяли им быть тихоходными. Не было спроса, отсутствовало и предложение...
Он еще только договаривал, а уже понимал, что Цукасов немедленно ухватился за слово "спрос", поставив его в связь с действительностью, будет добиваться прямого ответа. Так оно и произошло. Как только Прончатов закончил, секретарь обкома спокойно спросил:
