Виль Липатов - Сказание о директоре Прончатове
- Мне не на что жаловаться, - наконец ответил Свиридов. - Квартира у меня небольшая, но хорошая.
Да, он не лез в драку, этот бухгалтер Свиридов. Он сейчас довольно робко сидел на кончике кресла, сложенные ладони по-детски зажал между коленями, глаза, увеличенные очками, были нерешительны, и вообще вел себя не тик, как должен был вести человек, съевший собаку в бухгалтерском учете. Да при свиридовском умении трудиться нужно было не только послать Прончатова к черту, а, стукнув кулаком по столу, немедленно гордо уйти из кабинета такого бухгалтера, как Свиридов, взяла бы немедленно другая контора.
Одним словом, он был трусоват, этот главный бухгалтер, нерешителен, и по этой причине гибла отличная баба Капитолина, а сам Свиридов шлялся по паршивым столовым, жил в дрянной комнатенке молодежного-общежития. "Эх, была не была!" - вдруг подумал Прончатов и стремительно повернулся к бухгалтеру.
- Вот что, Александр Прокопьевич, - сказал он. - Немедленно женитесь на Капитолине Алексеевне! - Он открыто улыбнулся. - Чего вы боитесь? Черт возьми, да Володька и Пашка - чудесные ребятены!
Всего ожидал Прончатов, но то, что случилось, превзошло все его ожидания: бухгалтер вдруг на всю круглую физиономию разулыбался, покраснев, с таким облегчением засмеялся, словно раньше ему было запрещено хохотать. Потом он резко вскочил с места, непривычно суетясь и подпрыгивая, бросился к дверям. Ну, не больше трех секунд прошло, как, пробежав весь длинный сплавконторский коридор, Свиридов выскочил на улицу, по-прежнему подпрыгивая, кинулся пересекать улицу в том месте, где было поближе к Садовому переулку. Со стороны казалось, что Свиридова несет ветер, так он был наклонен вперед и так над головой стояли нимбом светлые, уже поредевшие волосы.
Отыскивая связь настоящего с будущим, утверждая мысль о логичности развития характера героя, автор вновь переносится в настоящее Олега Олеговича Прончатова. Автор напоминает о том, что главный инженер Тагарской сплавной конторы в двенадцатом часу ночи приехал с профсоюзного собрания на погрузочный рейд, столкнувшись с пьяным бригадиром Стоговым, начал размышлять о соотношении добра и зла. Потом Прончатов побывал еще на одном рейде, а в пятом часу утра...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СКАЗА О НАСТОЯЩЕМ...
...А в пятом часу утра Прончатов возвращался в Тагар. Кучер Гошка Чаусов сонно чмокал, сам Олег Олегович чутко подремывал, а вокруг была божья благодать. Вставало солнце, и сиреневая дымка полосами стлалась над рекой, росная свежесть щекотала ноздри, дышать было легко, словно из кислородной подушки Минут тридцать Прончатов дремал, отдаваясь покою и бездумности, потом медленно поднял голову. "Славно, славно!" - думал он.
Хорошо пахло конским потом, двуколка методично покачивалась, скрипела сбруя, и скоро на виду у дальнего Тагара к Олегу Олеговичу пришло такое ощущение, словно он мальчишкой возвращается откуда-то домой, - та же молодая сладость была в молодом теле, то же ожидание счастья, когда предполагается, что весь мир будет принадлежать тебе: то ли девчонка ждала его возле школы, то ли расцвела за ночь черемуха в палисаднике, то ли свалил в драке троих.
Еще раз посмотрев вокруг себя, Прончатов почувствовал, что он непроходимо, мучительно здоров и молод и что он частица этого ясного утра. Он видел туманную реку - ощущал меж собою и ею сродство; вдыхал запах конского пота - казалось, что это было всегда, есть и будет продолжаться вечно; находил щекой ветер - мерещилось, что ветер пронизывает насквозь; слушал утреннее ликование птичьих голосов - казалось, что собственное горло раздувается от щебета. Мир был переполнен Прончатовым, а Прончатов - миром, и все это требовало выхода, не вмещалось в двуколку; ему было тесно от горячего бока Гошки Чаусова; радость бытия рвалась во все стороны, как снаряд, но ему отчего-то казалось, что только стоит сделать резкое движение, как здоровье и молодость могут выплеснуться из груди. Тогда он медленно-медленно поднял руку, тихонечко коснулся колена Гошки Чаусова.
- Погодь, Георгий! - сказал он мягко. - Притормози!
Пораженный переменой в Прончатове, Чаусов осторожно придержал идущего шагом жеребца, тоже охваченный непонятно отчего боязнью резких движений и громких звуков, шепнул себе под нос: "Стою, Олег Олегович!" Прончатов спустился на землю, подошвой сапога ощутив ее теплую утреннюю дрожь, тихо пошел к реке, неся себя как бы отдельно от самого себя. Мимо молодых синих елок он спустился к песчаному пляжу, остановившись, увидел, что слева белела тагарская церковь, река возле поселка изящно поворачивала в сторону, открывая его из конца в конец, - весь на виду был Тагар, и Прончатов тоже был на виду у Тагара, Олег Олегович раздевался медленно-медленно, сладостно крутил головой, ловя глазами пологие солнечные лучи. Потом он прислушивающимися шагами приблизился к воде, остановился, притих, словно хотел проверить, не прошла ли радость. Нет, не проходила! Улыбнувшись солнцу, он головой бросился в воду. В прозрачной глубине ходили веселые мальки, песок на речном дне залегал бархатными складками, тайное сияние излучала глубина. Прончатов почти минуту двигался под водой, потом бесшумно вынырнул на поверхность и поплыл поперек реки.
На середине реки Прончатов развернулся, нырнул, опять минуту пробыл под водой; дальше он поплыл на боку, наслаждаясь движениями, прохладной водой, ярким солнцем. Сквозь мокрые ресницы берег и Тагар расплывались радужными кругами, сделавшись такими, какими они были в юности. Так он доплыл до берега, по-прежнему медленно, осторожно вышел из воды, пронизанный солнцем, нагнулся к одежде, но тут же выпрямился: ему показалось, что на него смотрят посторонние глаза.
Справа от Прончатова, на взлобке берега, где начинались тальники, стояла Евгения Михайловна и, сощурившись от солнца, исподлобья смотрела на Олега Олеговича. В левой руке она держала плетеную пляжную сумочку, а правой короткими движениями, неторопливо убирала волосы, которые то и дело падали ей на глаза.
Усмехнувшись, Прончатов на глазах у женщины быстро оделся; с распахнутой на груди рубахой, с мокрыми волосами, с которых на лицо стекала вода, крупными шагами пошел к Евгении Михайловне. Когда до нее оставалось метров пять, Олег Олегович остановился, снова усмехнувшись, спросил:
- Это у нас свидание?
- Да, и, если верить сплетням, не первое! - в тон ему ответила она.
Боже, как любил ее Прончатов! Каждую складку на ее платье, каждую царапину на босых ногах, каждый миллиметр покатого, текучего тела; он любил ее пеструю сумочку, волосы, небрежно завязанные на макушке, незагорелую полоску на лбу, пальцы ног, открытые босоножками!
- Чаусов, поезжай домой! - крикнул Прончатов. - Доберусь пешком!
Когда стук двуколки затих за кромкой тальников, Олег Олегович сделал вперед еще два шага, немного удивленный ее молчанием, наклонился, чтобы заглянуть Евгении Михайловне в лицо. На нем лежали пологие лучи раннего солнца, зрачки от этого казались светлыми.
- Ну! - произнес Прончатов и весь потянулся к ней.
Она стояла неподвижно, потом подняла голову, прикрыв лицо от солнца ладонью, сквозь пальцы посмотрела на Прончатова одним глазом.
- Какой решительный! - негромко сказала Евгения Михайловна и отняла руку от лица. Она коротко, словно бы подражая Прончатову, усмехнулась, обойдя его, неторопливо пошла по рыхлому песку к берегу. Босоножки проваливались, в них набрался песок, и Евгения Михайловна остановилась, чтобы вытряхнуть его. Уже стоя на одной ноге, она сказала громко, чтобы он слышал:
- У нас уже все было: письма, звонки, цветы, свидания... Однажды, говорят, мы с вами ездили в Томск... - Она засмеялась. - Как говорили наши бабушки: все в прошлом!
Сняв босоножки, Евгения Михайловна пошла прочь, и, так как солнце вставало за противоположным берегом реки, он вместо ее фигуры видел только резкий темный силуэт. Потом она остановилась возле кромки воды, бросив на песок сумочку и туфли, медленно опустилась на землю. Над ее головой висело маленькое солнце, над плечами стеной вставала темно-зеленая кетская вода, песок вокруг нее был золотисто-светлым.
"Теперь мне будет худо! - замедленно подумал Прончатов. - Все это может кончиться тем, что я действительно буду писать письма и дарить цветы..." Он стоял неподвижно, точно прикованный к теплому песку.
XV
Так как обкомовский катер пришел без всякого расписания, Прончатов встретить его, естественно, не мог, да и не было времени: Олег Олегович с механиком Огурцовым разбирал чертежи крана. Встретил катер парторг Вишняков, который с заведующим промышленным отделом Цыцарем был дружен давно: они вместе воевали под Москвой. От катера до конторы было недалеко, и в половине одиннадцатого обкомовское начальство подходило к высокому крыльцу, на котором с деловито-серьезным видом стоял Прончатов. Он, конечно, мог бы и спуститься с крыльца, но не пожелал сделать это. Олег Олегович не сдвинулся с места и тогда, когда заметил, что вместе с областными товарищами в Тагар прибыл и секретарь Пашевского райкома партии Леонид Гудкин.
