Игорь Свинаренко - Москва за океаном
Я старался не встречаться взглядом с этой Таней, так эмигрантку зовут. А то встречусь и скажу ей грубые слова — зачем?..
Ну вот. Но это же не повод, чтоб закрывать глаза и на ее бизнес не смотреть: скорее же наоборот. Так что когда она звонила, я трубку не бросал. И вот она звонит однажды и зовет знакомиться с американцами, которые уже русскую девочку удочерили.
Так я познакомился с семьей Мэрфи — Майком, Роуз-Энн, их старшей дочкой Мэри-Энн и приемной Леной, из Астрахани. Дело было в Пенсильвании. Русские отдали трехлетнюю Лену из приюта очень легко, потому что у нее нога не гнется. Девочка-инвалид — она была никому не нужна в России. Я специально поясню, что такое "никому не нужна". С голоду она не умирала, это правда. Но к трем годам никто не научил ее чистить зубы и, как бы это поделикатней выразиться, пользоваться горшком. Зато она замечательно умела прятать еду под матрас и драться. И словарный запас у нее был вполне достаточный для годовалого ребенка — в три-то года.
Мэрфи отдали за полудикую девочку-инвалида выкуп — 15 тысяч долларов. Обидным для нас, нецивилизованным, дикарским словом "выкуп" я обозначаю тут все расходы на усыновление, включая авиабилеты и взятки. Теперь девчонка — их дочь и американская гражданка, она — мисс Мэрфи, по вероисповеданию католичка, и ее готовят к операции по исправлению ноги. Она уже объясняется по-английски и родителей приемных называет мамой и папой тоже по-английски; по-русски ей так некого было называть — это так, к сведению господ депутатов.
Причем Мэрфи очень милые доброжелательные люди, они улыбались и поили меня чаем. Я не заметил в их поведении ни малейшего намека на то, что они-де герои, что они собой гордятся за совершенный красивый поступок. Это меня совсем добило. Это вообще был страшный удар, это был настоящий шок. Я скомкал беседу и уехал домой, закрылся там и провел несколько очень тяжелых часов. Не знаю, как это назвать — позор, унижение, национальное унижение, стыд, обида, бессильная злоба, жажда мести? Не знаю, но ничего в этих чувствах хорошего не было… Как сейчас помню, я тогда еще напился от расстройства и для успокоения — такое иногда помогает.
Что это была за ситуация? Попробую на пальцах объяснить так, чтоб неочевидцам стало понятней. Например, так: как бы пришли мы на праздник жизни и подарили имениннику подарок. И он его развернул, рассмотрел и — выкинул на помойку. И все увидели, что подарок-то наш точно дрянь, мы б своим детям такого не подарили. Вот таким воображаемым добрым дарителем я себя и чувствовал. Еще было досадно, что дарили мы с вами вместе, а приличным людям в глаза должен был смотреть я один. Народных избранников там со мной не было. Хотя, впрочем, им все Божья роса…
Я удивлялся, отчего мне Мэрфи ни разу не сказали приблизительно таких слов:
— Вы там, в России… Совести у вас нет, сирот так мучить! Да как же ваши еще смеют деньги брать за то, что мы ваших сирот, выкинутых на помойку жизни, усыновляем? Вы и родную мать тоже можете продать?
Я тогда бы им мог дать какой-нибудь ответ, на выбор:
1) Не ваше собачье дело.
2) А вы негров вешаете.
3) И у вас индейцы в застенках резервации.
4) Зато мы не такие жлобы, как вы, чтоб холестерин мерить, за здоровьем следить, курить бросать и деньги копить.
5) Зато мы — самая читающая нация в мире, у нас широта натуры и души, и Достоевского читаем (могли бы читать, если б захотели) в оригинале.
Но я так не отвечал, потому что они мне таких вопросов не задавали. Интересно, почему? Совсем, что ли, за людей нас не считают? Уж и спроса с нас никакого? Эта их вежливость иногда, знаете, так достает… Нет бы прямо в глаза все сказать…
Ладно, не о них речь. Да и не о нас. Я представляю себе теперь эту Елену Мэрфи и думаю, что ей сильно повезло — она успела, ей удалось избежать отеческой заботы русских депутатов, которые взялись охранять российский генофонд. Потопить генофонд, как Черноморский флот, не нам, так никому? Врагу не сдается наш гордый "Варяг", пощады никто не желает? Иван Грозный сошел с ума и убил сына посохом?
Впрочем, депутаты же еще могут еще вчинить американцам иск! Могут скинуться, собрать 15 тыщ долларов и швырнуть в лицо этим Мэрфи, а девчонку забрать обратно на родину (ну, предположим, что им ее отдадут) и засунуть ее опять в сиротский приют. И ногу депутаты могли бы девчонке после операции обратно заклинить по-инвалидски, и зубную щетку могут отобрать и горшок, а английский она сама забудет. Да и на кой он ей будет нужен?.. Она вырастет и повесится с горя, и никакие империалисты генофондом России — в данном случае не воспользуются. Таким образом, благородная миссия патриотически настроенных депутатов была бы выполнена — я правильно их понимаю, нет?
И давайте еще всмотримся пристально в моральный облик этой самой Татьяны, которая намеревалась с довольно распространенной точки зрения некрасиво торговать детьми. Чтоб вы знали, у нее в распоряжении ведь еще один проверенный способ ограблять российский генофонд! Она же не сама уехала, а с семьей. В 1995 году уехала, как раз война в Чечне шла полным ходом, а ее сыну, школьному выпускнику, уж пора было в военкомат за приписным свидетельством… Ну и увезла часть генофонда в штат Пенсильвания, откуда российских граждан призвать в Чечню до сих пор никому еще не удавалось. Вместо цинкового гроба мальчик попал в американский университет, учится на компьютерщика. Не патриотичный поступок, так? Ведь депутаты, которые о генофонде пекутся, они бы предпочли мальчика отправить в город Ростов, где на станции его ждал бы вагон-рефрижератор для неопознанных трупов. Кстати, там вопрос генов и ДНК тоже архиважен — без них трудно изуродованные трупы опознавать.
Не знаю, как работают депутатские мозги, и не надеюсь понять. Вот смотрите, на штурм Грозного чтоб необученных школьных выпускников не отправлять — нет такого закона. Чтоб виноватых в этом по закону наказать такого тоже нет. А вот чтоб в Америку не пускать детей, которых бы там любили, — так слуги народа торопятся сочинить такой закон. Интересно, правда? Вроде им за державу обидно, за нацию и прочее. Слуги народа! Не слишком ли вы гордые, для слуг-то?
В общем, отношение чужих американцев к русским сиротам меня впечатлило. И вопросов мне наставило. Было б кому их задать! Я нашел. Не знаю, кто у наших депутатов был экспертом по сиротскому вопросу. Но их удачно спросила одна детдомовская воспитательница (я в газете про это вычитал): "А эти депутаты, что лезут рассуждать да решать, они сами кого-нибудь усыновили?" У меня же эксперт был очень убедительный — отец Николай Стремский, русский священник в поселке Саракташ под Оренбургом. Я туда попал случайно вскоре после знакомства с Мэрфи.
Этот отец Николай с женой Галиной взял в дом сорок сирот. Конечно, дети ходят в сбитых ботинках и едят на обед синий пустой суп из картошки, но ведь забрал же их отец Николай из казенного приюта! И отучил прятать еду под матрасом, и от него узнали они, что бывают на свете колбаса, апельсины и бананы, а не один только хлеб с водой. Я про него напечатал очерк в журнале, а эпиграф дал такой:
"И кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает".
От Матф., 18:5.
Эти слова напомнил мне, подсказал сам отец Николай.
Так вот я ему рассказал про Мэрфи и про их бывшую сироту. И спросил его суждение — отдавать или нет?
— Сами мы всех детей забрать не можем, — вздохнул батюшка. — Значит, один выход — отдавать… Ребенок должен в семье расти, это я точно знаю. И если есть возможность ему дать семью — надо дать.
Видите, не спросили депутаты отца Стремского. А могли бы позвонить и пригласить на слушания. Вот им телефоны: (353-33) 2 12 32, 2 74 61, 2 17 25. Тем более что отец Николай в Москве часто бывает, он заочно духовную академию заканчивает. Думаю, нашел бы время прийти к депутатам, изложил бы свое авторитетное мнение по взволновавшему Думу вопросу. И заодно, пользуясь случаем, рассказал бы, что от государства получает только треть положенных на детей денег, и с задержками. А приют для одиноких стариков и гимназия, которые он там построил, кормятся с того, что подали Христа ради. И что вся его богадельня — на картотеке, чуть кто переведет денег на счет, так их сразу забирают в пенсионный фонд. И что в девяносто шестом собрали его послушники 70 тонн зерна, а в девяносто седьмом не сеяли, семян не на что было купить. А дальше и вовсе дефолт.
Отец Николай, кстати, не обижается, он с пониманием смотрит на ситуацию:
— Чего уж тут! У государства своих проблем полно, куда ж ему еще нами заниматься…
Об этом же отец Николай рассказал мне старую притчу, которую я уже публиковал с его слов, но не могу удержаться от повторения:
"Замечено по жизни, что если кто отказывается от креста, на тебя обрушивается еще больший. И тогда поймешь, что сброшенный был легче. Всякий крест человеку под силу. Креста не по силам Бог не дает.