Все их деньги - Анна Теплицкая
– Пошел ты в *опу! – вдруг крикнул Бульд. И Гейбуху от бульдовской дерзости стало вдруг так спокойно и весело, что весь страх отступил; тогда он выпятил грудь и своим фирменным басом на чётком идише сказал:
– Киш мири ин тухес[14].
Старый тоже встрепенулся:
– Четверо против троих. А если мы сейчас сюда всех евреев ЛИИЖТа позовём, будет четыреста четыре против троих.
А Гейбух вдобавок внезапно стал громко шептать:
– Барух Ата А-донай Элохейну Мэлэххаолам…
Эта была наша вариация на тему: «один за всех и все за одного». Дружок главаря пихнул его, оторопело таращившегося на нас, в плечо:
– Пойдем отсюда, а? Припадочные жиды какие-то.
Мы даже не верили, что отскочили.
– Наверняка их подослал Василий Прокопович, который и продал мне пластинки, – сказал Старый.
Егор кивнул:
– Тоже так подумал. Головняк, но на этот раз выкрутились.
– Выкрутились, потому что я – капитан команды КВН, – с гордостью повторил Старый.
Глава двадцать вторая [1983. ИЗ ДНЕВНИКА БЁРНА: запись о необходимости своевременной смены ИП]
Практические занятия на военной кафедре вёл у нас полковник Старченко, хохол. В институте его недолюбливали за характер и тёмные пятна в военной биографии. Он любил повторять:
– Вот тем студентам, фамилии у которых заканчиваются на «ов», «енко», «очк» «ейк» и прочие… Тут вы, я надеюсь, поняли логику. Этим людям будет просто учиться и сдавать экзамены. А вот тем студентам, фамилии которых заканчиваются на «ман» – он посмотрел на Старого, – «ский», на «сон» или там на «вич»…
Он вперился глазами в Классика, у которого фамилия в то время была Рабинович, отчего тот сжался под испытующим взглядом полковника. Из-за Старченко мы готовы были покинуть ЛИИЖТ в любую минуту, но со временем приноровились к этому укладу, и даже сдали экзамены, с некоторым трудом, но всё же сдали.
Проходит лето, третий курс. Первое занятие на военной кафедре, мы в военной форме сидим в аудитории, выходит полковник Старченко. Все встают, и он, опираясь одной рукой на стол, а второй придерживая спинку стула, начинает перекличку:
– Абрамкин?
– Здесь.
– Авдотьев?
– Здесь.
– Аникеев?
– Здесь.
– Бекман? – Пристальный взгляд на упитанного мальчика в очках.
– З-здесь.
– Богачёв?
– Здесь.
– Герцман?
– Здесь.
Так доходит до «новенькой» фамилии, вписанной в конец ведомости:
– Бажов? Кто это… Бажов?
Поднимает руку Классик, который за лето сменил фамилию на материнскую, и гордо объявляет:
– Я!
Старченко глядит на студента и неуверенно говорит:
– Вы же этот… Рабинович!
– Никак нет, товарищ полковник! Я – Бажов.
У преподавателя растерянное лицо, как же жид Рабинович за три месяца превратился в приличного Бажова, фамилия которого, к тому же, ещё и прочно закреплена в русской литературе.
Он неуверенно всматривается в лицо Классика, проходит минутная пауза и, наконец, полковник ликует:
– Рабинович вы, Рабинович!
Глава двадцать третья [1998. ИЗ ДНЕВНИКА БЁРНА: запись о том, что нечего быть белой вороной]
Когда наш друг Гриша Горбенко предложил заняться игорным бизнесом, мы немедленно загорелись, и уже в феврале все вместе поехали в Лондон на международную выставку игорного оборудования, где собирался весь «казиношный» мир.
Целый день мы бродили по огромным павильонам с карточными и рулеточными столами, игровыми автоматами, новыми вариациями одноруких бандитов. Старый с Горбенко даже прослушали половину семинара о «Технологиях в казино». Никто из нас не понимал ни одного слова по-английски, кроме Егора, но стояли мы с лицами, озарёнными новыми знаниями.
Вознаградить себя решили ужином в шикарном ресторане гостиницы Hilton на двадцать восьмом этаже. Интерьер его выглядел так претенциозно, что мы, простые петербургские бизнесмены, заморочились и специально для этого случая купили смокинги. Президент, Старый, Бульд, Классик и Михеич взяли чёрные, Горбенко пришёл в синем, а я решил выпендриться и купил белоснежный.
Панорамный, с видом на Лондон, ресторан был полупустой, но метрдотель спросил бронь.
– Моя секретарша забронировала нам столик у окна, – на корявом английском объяснил Президент.
Тот скорчил презрительную физиономию, мол, ничего не понятно, но всё же сказал:
– Одну секундочку.
Бронь не нашлась, и нас, к великому разочарованию, посадили за круглый стол в середине зала. Разъяснили:
– Мест у окна нет.
Мы присели – все довольно весёлые, только Президент разглядывал меню с недовольным выражением лица – и подозвали официанта. Заказывали всё самое пафосное, не пытаясь расшифровывать загадочные названия, и, напоследок, я говорю:
– А ещё, будьте добры, нам бутылку «Барона Ротшильда» 1983 года.
Изысканное вино Chateau Mouton Rothschild 1983 стоило порядка трёх тысяч фунтов, поэтому официант уважительно покивал головой и даже чуть склонился, записывая заказ.
– Мне теперь идеологически противна мысль о дешевизне и экономии, – скорчил я чванливую мину.
– Ой-ой-ой, – сказал Классик.
Еду готовили долго и приносили маленькими порциями. На протяжении двух часов нам подавали ломтики ландской птицы с муссом из сельдерея, ферментированную перепёлку на ложе из зелёного салата сюкрин, моллюсков Дьеппа, опреснённых берёзовым соком. Было неплохо, но вино нам понравилось больше. После того, как мы выпили две бутылки, подбежал метрдотель:
– Господа не желают пересесть к окну?
– Господам уже по одному месту – в унисон заявили мы со Старым, уже хорошо заправленные, и довольно рассмеялись, хлопнув друг друга по плечу. В итоге, остались на прежнем месте, которое уже стало родным, и даже Президент смягчился. Классик с Бульдом затеяли эмоциональный спор, у кого лучше вкус на девушек.
– Что может быть лучше богемной, холёной красотки… – мечтательно закатил глаза Классик.
– Например, природная и натуральная красота, – сказал Бульд.
– Женщина должна следить за собой, ухаживать… у неё от этого и блеск
