Все их деньги - Анна Теплицкая
– Тогда второй вопрос: а где оно?
– Оно в сейфе у Президента, где и все документы.
Старый засопел в трубку.
– Понимаешь, Аркаш, – нехотя начал он. – У меня тоже есть завещание. Естественно, я составил его давно, у меня двое детей, бывшая жена, новая жена, и, знаешь что, оно тоже хранится у Президента.
– Так и чего?
– Я говорил с Классиком, его завещание тоже у Президента. Поэтому, с большой долей вероятности, Бёрн хранил свой документ там же, где и мы, потому что все умные люди думают одинаково. Чувствуешь, к чему клоню? Завещание не пропало, оно в сейфе.
– Возможно, – я перекинул трубку к другому уху, уселся поудобнее. – Почему тогда Президент его не обнародует?
– Вот. Вопрос. Ему это не выгодно, потому что по завещанию доля Бёрна перейдёт наследникам, а если бумаги нет – тогда активы получит Компания.
– Да.
– Я почти на девяносто процентов уверен, что завещание у Президента в офисе, – повторил он.
– Даже если и так. Это не делает его соучастником преступления.
– Нет? Бёрн надоел ему в последнее время, он был проблемный, ну, ты знаешь, действительно проблемный. Что если Президент решил таким образом убирать неугодных и, в конце концов, остаться единоличным владельцем Компании?
– Ну-у-у-у ты загнул. Давно прошло время библейских интриг и предателей, остались только скучные деловые отношения. К сожалению. Но даже если предположить хитроумный план, такое провернуть невозможно. У меня, например, даже без завещания, которое можно спрятать и уничтожить, всё переходит к сыну.
– Согласен, но именно Президент будет иметь право первым выкупить у твоих родственников долю. Думаешь, Максим будет бороться за кусок пирога, за свою фамилию?
– Нет, Макс продаст ему долю, станет рублёвым миллиардером и будет прав. Старый, это всегда была Компания Егора, его детище. Я не чувствую, что это моё, единоличное. Мы все сколотили капитал, отлично живём, есть, что передать детям, но вот имперских амбиций у меня больше не осталось.
– Я тебя не понимаю. Это же всё наше, мы это заработали честным трудом.
– Что всё? Это всего лишь деньги, Лёва. Они останутся при нас.
– Это старые деньги.
– Это ты старый, а деньги вечные.
Он не отреагировал на шутку:
– Я последнее время много думаю об этой разнице. Новые деньги и старые. Мы и молодые русские миллионеры… Они – социальный феномен, понимаешь? Мы начали в лихие девяностые, прошли долгий путь, а они стали работать пять-десять лет назад, заработали на технологическом буме, и они… совершенно другие люди. С другим мышлением, менталитетом и ценностями. Нам требуется несколько удачных сделок и цепочка правильных решений, чтобы заработать миллион долларов, а пресловутая Бузова заработает эти же деньги за одну минуту, выставив пост в интернете.
– Да, несправедливо.
– Хуже, чем несправедливо… Это полностью меняет сознание. Не нужно больше учиться, потом принимать взвешенные решения, угадывать, развивать предпринимательское чутьё… Можно просто вылететь в топ, когда тебе двадцать лет, и потом зарабатывать миллионы.
– Слушай, Старый, это новый мир… нам надо адаптироваться под новые реалии!
– А ты думал, кто будет управлять Компанией вместо нас? Кто-нибудь из нас, миллионеров старой формации, когда-нибудь задумывался об этом серьёзно?
После этого разговора желание играть отпало. Я пошёл в кинозал смотреть на теннисный матч и плотно задвинул за собой тяжёлые бархатные шторы. Матч как раз закончился победой Педро Качина 2:1, и от этого я испытал некоторое облегчение.
Глава двадцать первая [1982. ИЗ ДНЕВНИКА БЁРНА: запись, в которой победила дружба или Старый]
Понедельник начался необыкновенно.
– Есть отличная идея, ребят, – сказал Старый. – Один знакомый в «Ленинградском доме грампластинок» готов сбывать мне винил по два рубля пятнадцать копеек. Вот пока дал на реализацию. – Он деловито открыл папин коричневый портфель и достал пачку новёхоньких гибких пластинок в цветных картонных обложках: Кисс, Битлы, Элис Купер, Бони М, АББА. – Смотрите, даже «Вокально-Инструментальные Ансамбли мира» есть!
Гейбух подцепил и вытащил самую нижнюю картонку в ярко-зелёных разводах на белых кругах:
– А это ещё кто?
– Как кто? – Старый выхватил грампластинку из его рук и посмотрел название. – Яак Йола.
– Ни о чем мне не говорит, – сказал Егор.
– «Я рисую, я тебя рисую, сидя у окна», – начал петь Старый, широко открывая рот и показывая рукой то на стул, то на окно.
– А-а-а-а, – изобразил понимание Егор.
Старый продолжал:
– «Я тоскую, по тебе тоскую ла-ла-ла-ла, должна ты знать».
– Понял, понял, – он махнул рукой.
– Так вот, мы можем продавать их по четыре с половиной, а то и по пять рублей, – когда Старый был чем-то увлечён, слюни брызгали у него изо рта во все стороны. – Сами считайте навар!
Егор задумался:
– Каждый плюс/минус может продавать по десять пластинок в неделю, итого – около ста-ста двадцати рублей в месяц.
– Тем более, я – капитан команды КВН, меня все знают, – сказал Старый.
Бизнес пошёл не то, чтобы бойко, но деньги начали водиться у всех. Такую же махинацию провернули с Ленинградским домом книги. Лучше всех продавал пластинки я, даже не из-за своих предпринимательских талантов, а из-за большого количества приятелей со всех курсов, и вскоре многие знали, что у еврейских мальчиков из сто десятой группы можно купить любой «музон».
Всё закончилось, когда на выходе из института к нам подошли неприятного вида три бугая.
– Эй, вы, да, вы, – смачно пробасил нечёсаный блондин, судя по всему, их главарь. – Это вы, что ли, еврейская босота, пластинками торгуете?
Мы все молчали, даже мощный Гейбух струхнул. Я выступил вперёд и сказал невпопад:
– Есть пластинки.
Все замерли в благоговении: я всегда был среди нас самым смелым и умным.
– Сейчас я эти пластинки у вас забираю. Все до единой, поняли, босота? И чтобы каждый месяц нам по три, – главарь посмотрел на своих дружков, – нет, по четыре пластинки отдавали.
Мы по-прежнему молчали. По сосредоточенным лицам было понятно, что каждый в голове быстро считал потери, которые мы понесём, если сейчас, за просто
