Там темно - Мария Николаевна Лебедева
Но когда загорался чужой знак онлайн, то как будто бы через него за Кирой могли уследить, и сразу хотелось сбежать со страницы, будто ловили на чём нехорошем, постыдном (не смей!).
Будто бы на письме ловили.
Кира смотрит, нахмурившись, Ясю – ну давай, сделай что-то тупое, дай отмашку тебя осуждать. Но страница как страница, и группы как группы, и фотки как фотки.
Листай вниз. Сочиняй по картинкам.
Бабочкины крылья на песчаном полу заброшки.
Уродское чучело хищной птицы, рядом раскопана ямка – она что, закопать его собралась?
Ступни в пёстрых носках на столе у компа, на экране – тоска и таблицы, сбоку фотки – какая-то шутка. Ничего так, смешная, придётся признать – Яся бывает смешная.
Обложка книги. Разумеется, Кира читала. Почему Яся тоже читала?
Осколок лица, выхваченный холодным светом.
Весь проросший насквозь стадион – для чего же она туда ходит?
Рука трогает ящичек, тот подписан «картотека ненайденных книг», а «ненаписанных» есть?
Кира помнит последовательность постов наизусть. Кире стыдно, как будто бы подглядела, хоть никто и не видит, никто не стыдит – всё одно.
Как-то был ещё пост – спрашивала совета. Кира знала, что делать, знала, в комментариях несли чушь, через это же проходила, но ты кто такая, чего лезешь – и прошёл тогда день, а потом ещё два, а потом вопроса не стало.
Единокровные сёстры, сообщающиеся сосуды.
Ей, наверное, не пришлось ничего объяснять.
Может, кинуть заявку в друзья?
Ты своим-то друзьям не сдалась – нет, к девчонке ещё привязалась.
Склей обрывки страницы в подобие человека, начерти на лбу слово «истина» – тот вроде как и заживёт отдельно от прототипа, к чему тебе оригинал.
Чтоб осколки срастались в целое, чтоб фрагменты творили гармонию, оставалось только одно.
Яся про Киру совсем ничего не знает. Кира знает про Ясю всё.
Когда отец в очередной раз отправлялся в командировку – над словом повисали невидимые кавычки, – Кира принимала правила игры. Отец делал вид, что действительно едет по делу, она – что в это верит. Возвращался оттуда иным, и становилось понятно: та, другая, – никчёмная дочь. Кира будет хорошей, послушной. И была.
Она так старалась.
Ей даже имя-то дали – усечённое отцово, недоотцово, да и это не помогло. Ни в мать, ни в отца, ни в проезжего молодца – в детстве Кира по крупинкам выискивала схожесть, будто это бы что изменило внутри, сделало сразу своей.
Другая – это не Яся. Она.
Но она так старалась. Боже, ну как же старалась!
***фотографии, которые никто никогда не делал***
*снимок первый*
на данном изображении могут находиться: один или несколько человек, кухня, новое знание
Яся – несносный ребёнок.
Таких подсовывали таинственные народцы вместо нормальных детей. Может, и тут настоящую дочку забрали, заменили тем, что под руку подвернулось, какие-то тролли, гномы, нечистые на руку феи, ищи их потом во всех возможных мирах.
Когда мама взаправду сердилась, она всегда почему-то говорила: «Зла на тебя не хватает». Зла не хватало. Куда-то оно уходило, это всё зло, что его не оставалось вовсе на эту девчонку.
– Это чё за мужик? – деловито роняет маленькая Яся, переступая порог.
Не признала. Или делает вид?
Ну это ребёнок, как можно подозревать в столь злом умысле. Попросту позабыла.
Ей не понравилось сразу, как он тут расселся: слишком уж по-хозяйски, и всё пространство заполнилось им. Таких – сразу ставить на место.
Мама открывает рот, чтобы что-то сказать, пристыдить, а мужик улыбается во весь рот, на щеках сразу ямочки проступают.
Яся давится своим же вопросом, но не потому, что вмиг устыдилась. Что-то изменилось в комнате, что-то тут стало, чего не бывало.
Смотрит теперь из-под чёлки так серьёзно, сосредоточенно, что улыбка мужчины гаснет, а ямочки пропадают столь же быстро, как появились. Он издаёт вымученный смешок, мол, забавная вышла девчуля. Поднимает руку, явно намереваясь потрепать Ясю по голове, но смущается под её взглядом и делает вид, что руку поднял для другого – просто узнать, который час.
Часы на другой руке.
Яся что-то понимает и этому ищет название, никак не может найти. Одно ясно точно: отец почему-то опасается её, хмурую девчонку в комбинезоне с вышитым утёнком. Может быть, дело в утёнке? Он довольно-таки жутковатый.
Долго не думая, Яся влезает в отцовский рюкзак, спешно брошенный в коридоре, находит жвачку. Фу. Сверху ещё ничего, а дальше невкусная, мятная, ну да с паршивой овцы хоть какой-нибудь шерсти клок.
Яся пихает в рот всю упаковку, хочет надуть самый большой в мире пузырь.
*снимок второй*
на данном изображении могут находиться: один или несколько человек, гостиная, книга, новое знание
Кира – хорошая девочка.
Отец что-то пишет. Отец часто писал от руки. Кира помнит этот скребущий фоновый звук, прерываемый только словами «Ты не мешайся, Кирюш». Она садилась поодаль и тоже чего-то своё выводила на листке. Казалось, будто она делает что-то важное, хотя это было всего лишь игрой в значимое, но не ровно ли тем занимался отец?..
Он возвышается в кресле как божество. Свет нужен лишь для того, чтобы падать на выводимые им слова.
Тяжесть книги на детских коленях. Свет пронзает страницу насквозь.
Читать трудно. Не потому, что не умеет, умеет давно, но книги, в которых истории, пугают её до истерик: героям весело не всегда, плохо им – станет больно и Кире.
– Пап?
– Не мешайся, Кирюш.
– Папа, тут в книге…
– Да-да, почитай пока. Читай внимательно, потом мне расскажешь.
Кира одолевает строчку за строчкой. Колючие, острые буквы впиваются в тело, царапают до крови, заставляют звучать чужие настойчивые голоса. Она зажимает уши, но голоса не извне.
Капли, упавшие на страницу, быстро смахивает ладошкой: не испортить бы книгу.
Всё вокруг становится тягучим, точно смола, и в этом смоляном пространстве можно различить лишь фигуру отца. Его профиль кажется вырезанным из бумаги, видится чётким даже сквозь пелену. Кира продолжает читать, заставляя голоса замолчать, загоняя всё глубже и глубже давящее, гнетущее чувство в груди. Звери учат зверят кусать, птички учат птенцов полёту, папа Киру учил вот такому – что умел, тому и учил.
Божество, это подношение тебе.
*снимок
