Клин клином - Онгель Таль
У Мурата от злости все перед глазами багровеет. Толик, почувствовав, что дело уже пахнет жареным, спешит сгладить ситуацию.
– Замнем, окей? – Он в предостерегающем жесте касается плеча Славы.
Тот мгновенно вспыхивает и оскорбленно стряхивает его руку.
– Да что ты со мной как с дурачком каким-то! Что я, не понимаю, что ли, о чем речь?
Границы, которые так долго и с вниманием друг к другу выстраивались, обваливаются, потому что Слава впервые так открыто пренебрегает Муратом, впервые позволяет себе упрекать его, словно и не друзья они, словно не они пережили столько дерьма вместе, словно не спасали друг друга никогда и никогда друг другом не дорожили.
– А что ты понимаешь, а? – Явно не Мурата, явно не его жизнь и не его проблемы. – Зря на отца бычусь, говоришь? Сосны хорошо при астме помогают? Отец весной хотел лишить маму родительских прав и забрать сестру, а ты говоришь, что понимаешь, о чем речь. По-хорошему, лучше закройся.
У Славы на лице играют желваки. У Толи на лице читается испуг и готовность растащить их обоих, если дело перерастет в драку. Он аккуратно попытается привести в чувство хоть одного, но тут Слава сжимает кулаки на коленях и встает в полный рост, чтобы быть выше Мурата, пока говорит:
– Я вижу, что ты вконец сдаешь! По углам шкеришься от нас, курить стал по-страшному. А на выпускном себя видел вообще? Ты же убухался в говнину! Такими темпами от тебя ничего не останется до следующего лета. Хочешь закончить, как торчки местные, под чьим-нибудь забором? Так вперед, тебя никто не держит.
Мурат, громко фыркнув, тоже встает с места. Еще нравоучений не хватало. Достаточно.
– Ты куда? Меня дослушать не хочешь? – требовательно спрашивает Слава, и его интонация только усиливает желание поскорее исчезнуть.
– Наслушался уже. – Ответ звучит злым и горьким.
– Твою налево, – Толик уныло комментирует, вороша угольки веткой. Прогоревшее в середине полено с мягким шорохом ломается пополам.
* * *
В лесу темно, черт ногу сломит. Мурат, освещая тропинку вялым фонариком от зажигалки, спотыкается о корни и агрессивно срывает влажные листья, лезущие в лицо. Слава впервые разозлил до дикого желания начистить ему рожу. Никогда он себе такого не позволял, никогда не лез с поучениями, а тут вдруг раз – и ножом в спину. В конце концов, Мурату самому решать, стоит ли себя уничтожать. В этом вопросе только он имеет право на мнение, потому что это его жизнь и его проблемы. А Славке, этому моралисту, у которого в семье все в порядке, никогда не понять, что у Мурата в душе.
– Ты че здесь забыл? – Денис стоит под шапкой листьев с ветками в руках. Ну просто полное комбо, не иначе! – Я же спецом свалил, чтоб вы там своей компашкой посекретничали.
Выглядит он максимально нерадостно, вполне может посоревноваться в степени взвинченности. Но Мурат не горит желанием ни в чем соревноваться, он просто по-человечески хочет побыть наедине с собой.
– А ты-то чего психуешь? – Мурат говорит это с откровенным наездом, давая понять, что у Дениса не должно быть причин так себя вести.
– Действительно. – Тот подходит ближе. – Чего мне психовать? Твоя же жизнь меня волновать не должна.
– А волнует?
– Волнует. Потому что я с тобой нормально общаться хочу, а не на цыплячих правах.
Мурат едко усмехается. Денис таращится на него так, словно еще шаг, и кинется как бешеная псина. Какой же абсурд! Еще бы Мурат отношения с малолетками не выяснял. Пусть Денис и переступил порог совершеннолетия, от этого он резко не поумнел.
– С чего ты взял, что я хочу о себе рассказывать? Ты что думал, раз посмеялись сегодня у костерка, за жизнь поговорили, так все шито-крыто уже, можно и за ручки подержаться?
– Вот, значит, как? – Денис, вопреки всему, спешит в наступление. – Я жопу себе рву, чтоб хоть как-то сблизиться с тобой, а ты не только мне не доверяешь, но еще и всерьез не воспринимаешь!
– Назови мне хоть одну причину, почему я должен делать иначе.
Денис с досады пинает влажную кочку. Грязь противно плюхается в лужу и попадает Мурату на лодыжку.
– Наверное, потому, что мы с тобой друзья, не?
Мурат хочет засмеяться. Это дурацкое слово «друзья» не уживается у него в голове, оно не подходит их разговору, звучит по-подростковому преувеличенно. Денис никогда не будет ему другом, и сам Мурат никогда не будет другом Денису.
– Я собираю эти тупые ветки сейчас, потому что ваши недомолвки меня уже вымотали всего! Блин, зачем меня в компанию приглашать, а? Чтобы я чувствовал себя лишним?
– Ты даже с таким плевым делом справиться не можешь. – Мурат резко выхватывает у него из рук одну ветку и ломает о колено. Громкий треск, ожидаемо, не раздается. – Тебе сказали сушняк собрать, а тут сырое все. Ты хочешь, чтоб мы в дыму задохнулись?
– Да пошел ты! – Денис с низким рычанием швыряет ветки Мурату. – Сам тогда собирай. Утром же дождя не было. Придурок.
Денис, как держатель последнего слова, заканчивает их ссору, намереваясь уйти из леса. Мурат успевает обрадоваться – наконец-то долгожданное одиночество! Но напоследок Денис ощутимо задевает его плечо своим, явно провоцируя.
– В нос давно не получал? Организовать?
– Чсв свое поумерь, – Денис совсем не боится его угроз, – так и прет из всех щелей.
В гневной тишине они пускают друг в друга молнии, пока одновременно не решают, что мордобой – последнее, что им обоим нужно в этот невыносимый вечер.
* * *
Денис подпирает спиной ствол дерева: видны только макушка и напряженные плечи. Мурат сидит недалеко на корточках, жует травинку и глядит на чернеющую впереди воду. К этому месту они пришли негласно, потому что тратить зазря слова не хотелось никому. Мурат хотел спуститься ниже, к самому берегу, где дорога более ровная и нет этих треклятых корней, но минутой ранее Денис встал как вкопанный, приклеился к своему дереву – и ни туда и ни сюда теперь. И как быть? Не бросать же его здесь?
Фонарик больше не нужен, от луны и так светло. Недалеко отсюда над водой блестит мостик, и рядом с ним, среди изогнутых стволов деревьев, ярко горит костер. Конечно, он не потух: Слава ведь сказал, что есть чем огонь поддержать. Это Денис рванул искать сушняк в сыром лесу, хотя можно было не париться и соврать, что пошел отлить.
