Федор Сологуб - Том 2. Мелкий бес
Вдруг из-за угла послышался блеющий смех, выдвинулся Володин и подошел здороваться. Передонов смотрел на него мрачно и думал о баране, который сейчас стоял, и вдруг его нет.
Это, – подумал он, – конечно, Володин оборачивается бараном. Недаром же он так похож на барана, и не разобрать, смеется ли он или блеет.
Эти мысли так заняли его, что он совсем не слышал, что говорил, здороваясь, Володин.
– Что лягаешься, Павлушка! – тоскливо сказал он.
Володин осклабился, заблеял и возразил:
– Я не лягаюсь, Ардальон Борисыч, а здороваюсь с вами за руку. Это, может быть, у вас на родине руками лягаются, а у меня на родине ногами лягаются, да и то не люди, а с позволения сказать, лошадки.
– Еще боднешь, пожалуй, – проворчал Передонов.
Володин обиделся и дребезжащим голосом сказал:
– У меня, Ардальон Борисыч, еще рога не выросли, а это, может быть, у вас рога вырастут раньше, чем у меня.
– Язык у тебя длинный, мелет что не надо, – сердито сказал Передонои.
– Если вы так, Ардальон Борисыч, – немедленно возразил Володин, – то я могу и помолчать.
И лицо его сделалось совсем прискорбным, и губы его совсем выпятились; однако он шел рядом с Передоновым, – он еще не обедал и рассчитывал сегодня пообедать у Передонова: утром, на радостях звали.
Дома ждала Передонова важная новость. Еще в передней можно было догадаться, что случилось необычное, – в горницах слышалась возня, испуганные восклицания. Передонов подумал: не все готово к обеду; увидели – он идет, испугались, торопятся. Ему стало приятно, – как его боятся! Но оказалось, что произошло другое. Варвара выбежала в прихожую и закричала:
– Кота вернули!
Испуганная, она не сразу заметила Володина. Наряд ее был, по обыкновению, неряшлив: засаленная блуза над серою, грязного юбкою, истоптанные туфли. Волосы нечесаные, растрепанные. Взволнованно говорила она Передонову:
– Иришка-то! со злобы еще новую штуку выкинула. Опять мальчишка прибежал, принес кота и бросил, а у кота на хвосте гремушки так и гремят. Кот забился под диван и не выходит.
Передонову стало страшно.
– Что же теперь делать? – спросил он.
– Павел Васильевич, – попросила Варвара, – вы помоложе, турните его из-под дивана.
– Турнем, турнем, – хихикая, сказал Володин и пошел в зал.
Кота кое-как вытащили и сняли у него с хвоста гремушки. Передонов отыскал репейниковые шишки и снова принялся лепить их в кота. Кот яростно зафыркал и убежал в кухню. Передонов, усталый от возни с котом, уселся в своем обычном положении: локти на ручки кресла, пальцы скрещены, нога на ногу, лицо неподвижное, угрюмое.
Второе княгинино письмо Передонов берег усерднее чем первое: носил его всегда при себе в бумажнике, но всем показывал и принимал при этом таинственный вид. Он зорко смотрел, не хочет ли кто-нибудь отнять это письмо, не давал его никому в руки и после каждого показывания прятал в бумажник, бумажник засовывал в сюртук, в боковой карман, сюртук застегивал и строго, значительно смотрел на собеседников.
– Что ты с ним так носишься? – иногда со смехом спрашивал Рутилов.
– На всякий случай, – угрюмо объяснял Передонов, – кто вас знает! Еще стянете.
– Чистая Сибирь у тебя это дело, – говорил Рутилов, хохотал и хлопал по плечу Передонова.
Но Передонов сохранял невозмутимую важность. Вообще он в последнее время важничал больше обыкновенного. Он часто хвастал:
– Вот я буду инспектором. Вы тут киснуть будете, а у меня под началом два уезда будут. А то и три. Ого-го!
Он совсем уверился, что в самом скором времени получит инспекторское место. Учителю Фаластову он не раз говорил:
– Я, брат, и тебя вытащу.
И учитель Фаластов сделался очень почтительным в обращении с Передоновым.
XXII
Передонов стал часто ходить в церковь. Он становился на видное место и то крестился чаще, чем следовало, то вдруг столбенел и тупо смотрел перед собою. Какие-то соглядатаи, казалось ему, прятались за столбами, выглядывали оттуда, старались его рассмешить. Но он не поддавался.
Смех, – тихий смешок, хихиканье да шептанье девиц Рутиловых звучали в ушах Передонова, разрастаясь порою до пределов необычайных, – точно прямо в уши ему смеялись лукавые девы, чтобы рассмешить и погубить его. Но Передонов не поддавался.
Порою меж клубами ладанного дыма являлась недотыкомка, дымная, синеватая; глазки блестели огоньками, она с легким звяканьем носилась иногда по воздуху, но недолго, а все больше каталась в ногах у прихожан, издевалась над Передоновым и навязчиво мучила. Она, конечно, хотела напугать Передонова, чтобы он ушел из церкви до конца обедни. Но он понимал ее коварный замысел и не поддавался.
Церковная служба – не в словах и обрядах, а в самом внутреннем движении своем столь близкая такому множеству людей, – Передонову была непонятна, поэтому страшила. Каждения ужасали его, как неведомые чары.
«Чего размахался?» – думал он.
Одеяния священнослужителей казались ему грубыми, досадно-пестрыми тряпками, – и когда он глядел на облаченного священника, он злобился, и хотелось ему изорвать ризы, изломать сосуды. Церковные обряды и таинства представлялись ему злым колдовством, направленным к порабощению простого народа.
«Просвирку в вино накрошил, – думал он сердито про священника, – вино дешевенькое, народ морочат, чтобы им побольше денег за требы носили».
Таинство вечного претворения бессильного вещества в расторгающую узы смерти силу было перед ним навек занавешено. Ходячий труп! Нелепое совмещение неверия в живого бога и Христа его с верою в колдовство!
Стали выходить из церкви. Сельский учитель Мачигин, простоватый молодой человек, подстал к девицам, улыбался и бойко беседовал. Передонов подумал, что неприлично ему при будущем инспекторе так вольно держаться. На Мачигине была соломенная шляпа. Но Передонов вспомнил, что как-то летом за городом он видел его в форменной фуражке с кокардою. Передонов решил пожаловаться. Кстати, инспектор Богданов был тут же. Передонов подошел к нему и сказал:
– А ваш-то Мачигин шапку с кокардой носит. Забарничал.
Богданов испугался, задрожал, затряс своею серенькою еретицею.
– Не имеет права, никакого права не имеет, – озабоченно говорил он, мигая красными глазками.
– Не имеет права, а носит, – жаловался Передонов. – Их подтянуть надо, я вам давно говорил. А то всякий мужик сиволапый кокарду носить будет, так это что же будет!
Богданов, уже и раньше напуганный Передоновым, пуще перетревожился.
– Как же это он смеет, а? – плачевно говорил он. – Я его сейчас же позову, сейчас же, и строжайше запрещу.
Он распрощался с Передоновым и торопливо затрусил к своему дому.
Володин шел рядом с Передоновым и укоризненно-блеющим голосом говорил:
– Носит кокарду. Скажите, помилуйте! Разве он чины получает! Как же это можно!
– Тебе тоже нельзя носить кокадру, – сказал Передонов.
– Нельзя, и не надо, – возразил Володин. – А только я тоже иногда надеваю кокарду, – но ведь только я знаю, где можно и когда. Пойду себе за город, да там и надену. И мне удовольствие, и никто не запретит. А мужичок встретится, все-таки почтения больше.
– Тебе, Павлушка, кокарда не к рылу, – сказал Передонов. – И ты от меня отстань: ты меня запылил своими копытами.
Володин обиженно умолк, но шел рядом. Передонов сказал озабоченно:
– Вот еще на Рутиловых девок надо бы донести. Они в церковь только болтать да смеяться ходят. Намажутся, нарядятся да и пойдут. А сами ладан крадут да из него духи делают, – от них всегда вонько пахнет.
– Скажите, помилуйте! – качая головою и тараща тупые глаза говорил Володин.
По земле быстро ползла тень от тучи и наводила на Передонова страх. В клубах пыли по ветру мелькала иногда серая недотыкомка. Шевелилась ли трава по ветру, а уже Передонову казалось, что серая недотыкомка бегала по ней и кусала ее, насыщаясь.
«Зачем трава в городе? – думал он. – Беспорядок! Выполоть ее надо».
Ветка на дереве зашевелилась, съежилась, почернела, закаркала и полетела вдаль. Передонов дрогнул, дико крикнул и побежал домой. Володин трусил за ним озабоченно, с недоумевающим выражением в вытаращенных глазах, придерживая на голове котелок и помахивая тросточкою.
Богданов в тот же день призвал Мачигина. Перед входом в инспекторскую квартиру Мачигин стал на улице спиною к солнцу, снял шляпу и причесался на тень пятернею.
– Как же это вы, юноша, а? что это вы такое выдумали, а? – напустился Богданов на Мачигина.
– В чем дело? – развязно спросил Мачигин, поигрывая соломенною шляпою и пошаливая левою ножкою.
Богданов его не посадил, ибо намеревался распечь.
– Как же это как же это вы, юноша, кокарду носите, а? Как это вы решили посягнуть, а? – спрашивал он, напуская на себя строгость и усиленно потрясая серенькою своею еретицею.
