Федор Сологуб - Том 2. Мелкий бес
Вершина вдруг метнулась к Марте, ударила ее по щеке своею маленькою сухою ручкой и крикнула:
– На колени, негодяйка.
Марта, тихо всхлипывая, встала на колени и сказала:
– Простите Н. А.
– Целый день продержу на коленях, – кричала Вершина, – да платье тереть не изволь, оно деньги плачено, на голые колени стань, платье подыми, а ноги разуй, – не велика барыня. Вот погоди, еще розгами высеку.
Марта, послушно присев на краешек скамейки, поспешно разулась, обнажила колени и стала на голые доски. Ей словно нравилось покоряться и знать, что ее отношениям к этому тягостному делу наступает конец. Накажут, подержат на коленях, может быть, даже высекут, и больно, а потом все же простят, и все это будет скоро, сегодня же.
Вершина ходила мимо тихо стоящей на коленях Марты и чувствовала жалость к ней и обиду на то, что она хочет выйти за Мурина. Ей приятнее было бы выдать Марту за Передонова или за кого другого, а Мурина взять себе. Мурин ей весьма нравился, – большой, толстый, такой добрый, привлекательный. Вершина думала, что она больше подходила бы для Мурина, чем Марта. Что Мурин так засматривается на Марту и прельщается ею, – так это бы прошло. А теперь – теперь Вершина понимала, что Мурин будет настаивать на том, чтобы Марта вышла за него, и мешать этому Вершина не хотела: какая-то словно материнская жалость и нежность к этой девушке овладевала ею, и она думала, что принесет себя в жертву и уступит Марте Мурина. И эта жалость к Марте заставляла ее чувствовать себя доброй и гордиться этим, – и в то же время боль от погибшей надежды выйти за Мурина жгла ее сердце желанием дать Марте почувствовать всю силу своего гнева и своей доброты и всю вину Марты.
Вершиной тем-то особенно и нравились Марта и Владя, что им можно было приказывать, ворчать на них, иногда наказать их. Вершина любила власть, и ей очень льстило, когда провинившаяся в чем-нибудь Марта по ее приказанию беспрекословно становилась на колени.
– Я все для вас делаю, – говорила она. – Я еще и сама не старуха, я еще и сама могла бы пожить в свое удовольствие и выйти замуж за доброго и солидного человека, чем вам женихов разыскивать. Но я о вас больше забочусь, чем о себе. Одного жениха упустили, теперь я для вас, как для малого ребенка, другого должна приманивать, а вы опять будете фыркать и этого отпугаете.
– Кто-нибудь женится, – стыдливо сказала Марта, – я не урод, а чужих женихов мне не надо.
– Молчать! – прикрикнула Вершина. – Не урод! Я, что ли, урод! Наказана, да еще разговасиваешь. Видно, мало. Да и, конечно, надо тебя, миленькая, хорошенько пробрать, чтоб ты слушалась, делала, что велят, да не умничала. С глупа ума умничать – толку не жди. Ты, мать моя, сперва научись сама жить, а теперь в чужих платьях еще ходишь, так будь поскромнее, да слушайся, а то ведь не на одного Владю розги найдутся.
Марта дрожала и смотрела, жалко поднимая заплаканное и покрасневшее лицо, с робкою, молчаливою мольбою в глаза Вершиной. В ее душе было чувство покорности и готовности сделать все, что велят, перенести все, что захотят с нею сделать, – только бы узнать, угадать, чего от нее хотят. И Вершина чувствовала свою власть над этою девушкою, и это кружило ей голову, и какое-то нежно-жестокое чувство говорило в ней, что надо обойтись с Мартой с родительской суровостью, для ее же пользы.
«Она привыкла к побоям, – думала она, – без этого им урок не в урок, одних слов не понимают; они уважают только тех, кто их гнет».
– Пойдем-ка, красавица, домой, – сказала она Марте, улыбаясь, – вот я тебя там угощу отличными розгами.
Марта заплакала снова, но ей стало радостно, что дело идет к концу. Она поклонилась Вершиной в ноги и сказала:
– Вы мне – как мать родная, я вам так много обязана.
– Ну, пошла, – сказала Вершина, толкая ее в плечо.
Марта покорно встала и пошла босиком за Вершиной. Под одной березой Вершина остановилась и с усмешкой глянула на Марту.
– Прикажете нарвать? – спросила Марта.
– Нарви, – сказала Вершина, – да хорошеньких.
Марта принялась рвать ветки, выбирая подлиннее и покрепче, и обрывала с них листья, а Вершина с усмешкой смотрела на нее.
– Довольно, – сказала она наконец и пошла к дому.
Марта шла за нею и несла громадный пук розог. Владя повстречался с ними и испуганно посмотрел на Вершину.
– Вот я твоей сестрице сейчас розог дам, – сказала ему Вершина, – а ты мне ее подержишь, пока я ее наказывать буду.
Но, придя домой, Вершина передумала: она села в кухне на стул. Марту поставила перед собой на колени, нагнула ее к себе на колени, подняла сзади ее одежды, взяла ее руки и велела Владе ее сечь. Владя, привыкший к розгам, видевший не раз дома, как отец сек Марту, хоть и жалел теперь сестру, но думал, что если наказывают, то надо делать это добросовестно, – и потому стегал Марту изо всей своей силы, аккуратно считая удары. Пребольно было ей, и она кричала голосом, полузаглушенным своею одеждою и платьем Вершиной. Она старалась лежать смирно, но против ее воли ее голые ноги двигались по полу все сильнее, и наконец она стала отчаянно биться ими. Уже тело ее покрылось рубцами и кровяными брызгами. Вершиной стало трудно ее держать.
– Подожди, – сказала она Владе, – свяжи-ка ей ноги покрепче.
Владя принес откуда-то веревку. Марта была крепко связана, положена на скамейку, прикручена к ней веревкой. Вершина и Владя взяли по розге и еще долго секли Марту с двух сторон. Владя попрежнему старательно считал удары, вполголоса, а десятки говорил вслух. Марта кричала звонко, с визгом, захлебываясь, – визги ее стали хриплыми и прерывистыми. Наконец, когда Владя досчитал до ста, Вершина сказала:
– Ну, будет с нее. Теперь будет помнить.
Марту развязали и помогли ей перейти на ее постель. Она слабо взвизгивала и стонала.
Два дня не могла она встать с постели. На третий день встала, с трудом поклонилась в ноги Вершиной и, поднимаясь, застонала и заплакала.
– Для твоей же пользы, – сказала Вершина.
– Ох, я это понимаю. – отвечала Марта и опять поклонилась в ноги, – и вперед не оставьте, будьте вместо матери, а теперь помилуйте, не сердитесь больше.
– Ну, бог с тобой, я тебя прощаю, – сказала Вершина, протягивая Марте руку.
Марта ее поцеловала.
14
Дата окончания романа установлена по его черновой рукописи. – Ред.
