Птичий отель - Джойс Мэйнард
Как-то я отправилась в деревню, чтобы купить для Гаса запчасть от шлифовальной машинки, и увидела в торговых рядах Сэма. Он сидел за складным столиком, выставив табличку «Экскурсии на вулкан для англоговорящих». Рядом с ним была молоденькая девушка в красивейшей тунике уипиль – должно быть, его ассистентка. Суда по количеству столпившихся вокруг столика туристов, дела у Сэма шли хорошо.
Возвращаясь в отель, я пыталась понять, как этому юноше удалось сделать то, чего не получилось у меня. Он начал свою жизнь заново, в трех тысячах миль от дома, в совершенно чужой стране. Впрочем, Сэм вряд ли согласился бы с такой формулировкой. Он уже считал Эсперансу своим домом.
Всего один день в этих краях мог перевернуть всю твою жизнь. Для этого, например, достаточно было совершить восхождение к вулкану.
Но у меня так не получалось. Где бы я ни оказалась, чем бы ни занималась, я не могла расстаться с историей своей жизни и всего, что случилось со мной прежде. Можно стоять на берегу этого нереально голубого озера, впитывая всю окружающую красоту, любуясь птицами и цветами, слизывая с губ сок манго, – и все равно чувствовать себя тут временным человеком.
И я продолжала уговаривать себя, что при том темпе, в котором ведутся в «Йороне» восстановительные работы, можно будет выставить отель на продажу максимум через полгода.
41. Вопрос семьи
Как-то вечером Мария собрала тарелки после ужина, поменяла скатерти на столах, унесла серебряные столовые приборы и попросила присесть для разговора.
– Надеюсь, вы тут счастливы, – сказала она. Я уже без труда понимала испанский, но на такой вопрос трудно было ответить однозначно.
– Мне очень повезло с вами, Луисом и Элмером, – сказала я. – Вы просто замечательные.
– Должно быть, вам одиноко, – заметила Мария. – В таком-то огромном доме.
– Да ведь я не одна. У меня ведь есть вы, Луис и Элмер. А еще Мирабель с Уолтером. Не говоря о постояльцах. – Комнаты действительно хорошо сдавались. Пусть с перерывами, но дела явно шли лучше.
– Постояльцы вам не семья, – сказала Мария.
Я не настолько хорошо говорила по-испански, чтобы распространяться на эту тему.
– Это хорошо, что вы заняли себя работой, – сказала Мария. – Но не забывайте и про любовь.
42. Папка с письмами
В столе Лейлы имелся один ящик, который я все никак не могла разобрать. Открыла его однажды и обнаружила там полный беспорядок из бумаг: вскрытые письма вперемешку с невскрытыми, как будто Лейле не было до них дела. Наконец я все-таки решила взглянуть поближе.
В одной из папок оказались любовные письма со штемпелями Венесуэлы, Австралии, Италии. Их писал Лейле на протяжении более десяти лет некий Джаспер. Вспоминал о времени, проведенном ими в Панаме, на острове Роатан[112] и в Оахаке[113], как они плавали в море вместе с дельфинами, как однажды ночевали в лесу и повстречали там ягуара.
«Ты снишься мне каждую ночь», – признавался Джаспер в письме, которое Лейла даже не вскрыла.
За более чем двадцать лет у Лейлы накопилось множество писем от потенциальных клиентов, интересующихся отдыхом в дикой местности, а также от турагентств, которые слышали о «Йороне» и хотели протоптать туда дорожку. Как я поняла, вся эта корреспонденция так и осталась непрочитанной.
В восьмидесятые к Лейле обращалась женщина, пожелавшая снять отель для ежегодной конференции на тему ткацкого искусства майя. Какой-то ученый-археолог хотел привезти в Эсперансу группу студентов для изучения недавно обнаруженных там древних развалин. Лейла не ответила ни на одно из этих писем.
Разбирая этот злополучный ящик, я стала понимать, почему дела в отеле не налаживались так долго. Лейла была артистичной натурой, создавала красивые пространства, блюда, сады, водопады, мозаику, витражи. Но у нее совершенно не было деловой хватки.
Еще на дне ящика лежала совсем старая папка с письмами, конверты были вскрыты. Было очевидно, что на протяжении многих лет Лейла неоднократно доставала их и перечитывала. Письма касались утерянной ею дочери Шарлотты.
Первые два письма были немногословны и касались того, как Шарлотта развивается. «Она уже ходит и начала говорить. Любит собак. У нее явный талант к танцам».
Поначалу Хавьер писал Лейле по нескольку раз в год. Затем с перерывом в пару лет, после чего переписка прекратилась. В последнем письме лежало черно-белое фото с симпатичной супружеской парой лет тридцати, у которых было двое детей: мальчик лет десяти и девочка лет двенадцати. К фото прилагалась записка: «Мы с Софией не намерены показывать нашей дочери твои письма. Прошу тебя не терять напрасно время и больше не писать ей».
Может, Лейла и отсылала еще письма, но ответа из Испании так и не получила.
Последнее письмо датировалось февралем 1979 года.
43. Королева мусора
Природа Эсперансы отличалась особой красотой, но при этом в городе существовала большая проблема с уборкой мусора. Пока не приехали иностранцы, никто в глаза не видел ни пластика, ни целлофана. А потом появились магазинчики, продающие содовую с апельсиновой отдушкой, пакетики с чипсами и конфетами. Для местных товары были в диковинку, вот они и покупали их для своих детей.
Я не раз была свидетелем, как добропорядочные путешественники, завидев мусор на обочинах дорог, старались принять хоть какие-то меры. Так в центре деревни могли появиться симпатичный контейнер и табличка с просьбой не разбрасывать где попало пластиковые бутылки, консервные банки и использованную упаковку. Под это доброе начинание сразу появлялся мэр и обращался к народу с торжественной речью. Народ кивал и улыбался, а путешественник уезжал довольный, что хоть чем-то помог деревне, да и планете в целом.
Проходила пара дней, потом неделя. Мусор накапливался, пересыпаясь через борта контейнера, и рядом вырастала гора отходов, за которой уже и таблички-то не было видно. Еще через месяц после торжественного открытия помойки она становилась бесполезной, и народ снова бросал мусор где попало.
Всем этим добрым людям, пытавшимся помочь Эсперансе, было невдомек, что для освобождения контейнера требовался мусоровоз. Но даже если б он и был, все это нужно куда-то увозить. Не сваливать же мусор возле дороги.
И тут в деревню приезжает Амалия. Фигурой она была весьма колоритной: высокая, с буйной гривой кудрявых волос, в развевающихся платьях, украшенных рюшами, бусинами и кусочками шелка. Создавалось впечатление, будто она нахватала всего подряд, порезала на лоскуты, а потом сшила заново по своей особой задумке. Такими же были и ее
