Комната Вагинова - Антон Секисов
Сеня понимает, что конфликт приобрел затяжной характер и следует устроиться поудобней, а то ноги уже затекли. Он садится на край кровати и смотрит перед собой. Сквозняк заставляет двигаться тяжелые театральные шторы, и кажется, будто кто-то пытается выбраться из-за них. Сене было бы спокойнее сидеть при свете, но он не отваживается подойти к выключателю. Теперь ему хочется любой ценой продлить это хрупкое равновесие, этот заговор молчания, возникший между ним и Артемом.
Артем смотрит на телефон, сходящий с ума от непрерывных звонков Володи. Он звонит по видеосвязи. Володе это несвойственно, ведь он ненавидит звонки — даже стариков-родителей приучил общаться только через сообщения в мессенджерах. Если звонки без предупреждения Володя считает слишком грубым вторжением в жизнь, то звонки по видеосвязи — это уже за гранью добра и зла. Тем более вызов посреди ночи — все это поневоле настраивает на тревожный лад. В очередной раз сбросив звонок, Артем пишет следующее сообщение: «Не могу сейчас говорить, очень занят» — после чего переводит телефон в авиарежим.
Отправив текст, Артем догадывается, что написал глупость: чем таким срочным он мог заниматься во втором часу ночи, да и, по правде, в любом другом часу? У него не могло быть ни срочных, ни каких бы то ни было иных дел.
Приняв относительно удобные позы, Артем и Сеня так и сидят до утра, прислушиваясь друг к другу. За эти напряженные часы между ними возникает подобие телепатии: оба синхронно задремали перед рассветом и почти одновременно очнулись — с одинаковыми выражениями лиц, несколько изумленными. Обоих разбудили бурные возгласы Сергачева, который с энтузиазмом чистил зубы, радуясь новому дню. Вскоре Артем и Сеня выходят на кухню.
За столом сидит Гаэтано и изучает пустую рюмку. Сразу видно, что он находится в этом положении уже очень давно: откинувшись, со слегка задранной белой рубашкой, под которой можно увидеть его бледный, нежно округлый живот с торчащим пупком. У Гаэтано странное выражение лица — одновременно смущенное и невозмутимое, как будто эта демонстрация живота — неприглядный ритуал, без которого не обойтись.
Зрелище оголенного живота не очень способствует аппетиту, но Артем все-таки достает хлеб, колбасу и плавленый сыр, делает бутерброды и садится за стол. Сеня стоит и глядит на Артема сонным усталым взглядом, а потом подходит к шкафу и открывает одну за другой дверцы, сам не зная, что хочет найти. На верхней полке в углу Сеня замечает коробку с тостером. Она расположена таким образом, что при желании ее можно было бы уронить на голову Артему — если слегка скорректировать траекторию. Сеня смотрит на квадратную голову и квадратные плечи Артема, на напряженные спину и шею. Пожалуй, Артем даже и не почувствует, если на него упадет что-нибудь вроде тостера. Здесь нужно нечто громадное, весом не меньше тонны. Странно, а ведь тем вечером, когда прорвало трубу, Артем казался беспомощным и уязвимым. Чтобы совладать с тем, ночным, Артемом, и тостер не требовался.
Сеня ставит чайник на одну из конфорок и тоже садится за стол — так, что между ним и Артемом с его бутербродами оказывается Гаэтано. Пока вода закипает, Сеня, по своему обыкновению, начинает разглядывать ладони и пальцы. Он вспоминает сцены из фильмов про маньяков, насильно удерживающих у себя дома людей, — типа «Молчания ягнят» и другие. Конечно, он никак не рассчитывал, что столкнется с чем-то подобным в жизни. Но быт коммуналки, посещение рюмочной «Елочка» и приключения с Сергачевым как будто бы подготовили Сеню к такого рода открытию — от всего вокруг веяло душевным нездоровьем, опасностью, тайной.
— И что говорят линии? — спрашивает Артем. Его голос звучит хрипло.
Сеня не понимает, о чем его спрашивают, и пожимает плечами.
— Я говорю о линиях на ладони. Главная из них — это линия судьбы: вертикальная черта на ладони, по центру. — Артем показывает свою.
Сеня смотрит на руку Артема, а потом на свою и пытается их сопоставить.
— Кажется, у меня такой линии нет.
— Плохо. — Артем вгрызается в бутерброд и продолжает с набитым ртом. — А ты знал, что у греков есть как минимум десять слов для выражения понятия «судьба»?
— Нет.
Артем начинает перечислять:
— Тюхе. Это значит судьба как случай. Дике — судьба в значении «справедливость». Мойра — это, скорее, жребий.
Артем придвигается к Сене. Он загибает пальцы, называя греческие слова:
— Ананке — судьба как неизбежность. Немезида — «возмездие». Адрастея — «неотвратимость».
На кухне появляется Сергачев в вельветовом мятом костюме не по размеру. Он бросает застенчивый взгляд на Сеню. Покопавшись в широких карманах, Сергачев достает телефон.
— Друзья! А вы видели ролик, где чайка топит голубя в луже? — интересуется Сергачев, готовясь залиться своим жутким рыдающим смехом. Он включает видео на ютубе, но оно сразу же зависает. Сергачев бормочет: «Сейчас… Сейчас…» — но показать ролик про чайку и голубя не удается. Тем не менее поэт-дольщик с ликующим видом, как будто так все и задумывал, забирает что-то из холодильника и уходит к себе.
— Значит, ты пишешь биографию Вагина, — говорит Артем, смотря на Сеню в упор с легкой улыбкой. Мышцы лица от улыбки перенапряжены: видно, что для Артема — огромный труд удерживать ее на лице. — И про что его книги?
— Вагинова. Он писал про городских сумасшедших. Коллекционеров странных и ненужных вещей. Или нематериальных вещей: например, у него есть герой, который коллекционирует чужие сны.
— Городских сумасшедших, — повторяет Артем. — А ты знаешь, что говорит Гаэтано? Что одна половина жителей Петербурга — сумасшедшие, а вторая — алкоголики. Вот такой взгляд иностранного гражданина.
— Любопытно.
— Любопытно еще и то, что он сам проходит сразу по двум категориям, — Артем ухмыляется и спешит уточнить: — Сумасшедший и алкоголик.
— А еще ведь шпион.
Гаэтано пробуждается от своего полузабытья, окидывает соседей обеспокоенным взглядом и опять погружается в дрему. Слышно, как Сергачев заливается смехом у себя в комнате. Вероятно, ему все-таки удалось запустить видео с чайкой и голубем.
— Ну а ты? Из какой категории?
— В каком смысле?
— Я про категории петербуржцев. Если нужно выбрать из этих двух.
Сеня задумывается. Перед ним стоит перезаварившийся чай, и Сеня мешает эту темную жижу ложечкой. Наконец он заговаривает, стараясь звучать рассудительно и спокойно:
— На мой взгляд, это сильное упрощение. В Петербурге есть и другие категории, кроме пьяниц и сумасшедших. Конечно, для таких обобщений есть определенные основания, но довольно сложно воспринимать их всерьез.
— Определенные основания… — бурчит Артем. — Я как будто на научной конференции оказался…
— У кого какие планы на день? —
