Борис Казанов - Осень на Шантарских островах

-- Чего ж ты уезжаешь, если все нормально?

-- Так я ж ненадолго, -- ответил он. -- Только в Америку и обратно, пока нога отойдет.

-- Удивительно, что и отсюда можно уехать куда-либо дальше. Кажется, дальше и уехать некуда... Зачем ты уезжаешь? -- снова спросила она.

-- Для авторитета: всем докажу, какой я есть, -- заволновался Полудворянин. -- Лучшего стрелка флотилии бросили в грязь! Думают: раз инвалид, так и не годен ни на что. Мы, айны, не такие... Увидишь, во всех газетах обо мне портреты на целую страницу будут печатать. Только мне плевать на портреты, я и так красивый -- смотаюсь туда и обратно, пока нога отойдет...

-- Здоров ты врать... -- Она сунула руку ему под свитер и, нащупав рукоять ножа, вытащила его из чехла. -- Хочешь, сделаю тебе харакири?

-- С тебя станет, -- усмехнулся Полудворянин.

Когда она наклонилась к нему, платье натянулось на ней, оголив колени, и густые ореховые волосы обрушились сверху, закрыв и лицо, и колени, и грудь, так что стало темно перед глазами. Полудворянин ощутил ее дыхание возле лица и запах простого мыла, который исходил от ее волос, и пропустил руки ей под волосы, широко раздвигая их, как пловец воду, и осветилось ее лицо и шея, открытая до ключиц в круглом воротнике кофточки -- кожа на лице была нежная и гладкая на ощупь, ни ветер, ни дождь, ни работа не смогли огрубить ее...

-- Шурка, не дури... Сейчас сюда придут... -- говорила она, задыхаясь. -- Как тебе не стыдно... Руки холодные, больно... -- Ей удалось освободиться, и она оттолкнула его. -- Ты совсем меня не любишь, раз делаешь это... Ты думаешь, что это мне должно нравиться, а мне это не нравится...

-- Говорят, так только до первых родов, а потом уже нравится, -засмеялся он.

Она забилась в угол кровати, как затравленный зверек. Желание еще мутило ему голову, но он постепенно приходил в себя. Внутри у него будто отвалилось что-то, и он почувствовал такую нежность к ней, что у него перехватило дыхание. Она никак не могла к этому привыкнуть и боялась его в эти минуты. Эта девушка не знала до него никого и не могла его понять, и в эти минуты ему тоже казалось, что у него никого не было, кроме нее, и он знал, что любит ее...

-- Уходи, -- сказала она и посмотрела на часы. -- Ко мне должны прийти...

-- Кто к тебе придет? -- насторожился Полудворянин.

-- Что ты ко мне привязался? -- разозлилась она. -- Слышь, уходи! Уходи и не приезжай больше! Чтоб тебе утонуть в этой Америке!

-- Ладно, я на тебя не обиделся, -- сказал Полудворянин, хотя на самом деле он очень обиделся за ее последние слова.

Иванка открыла ему дверь и, когда он уже выходил в коридор, вдруг тихо сказала ему вслед:

-- Шурка, мне кажется, что я сегодня умру...

-- С чего тебе взбрело? -- удивился Полудворянин, останавливаясь.

-- Я чувствую, я боюсь... А теперь я решилась, и так боюсь, так боюсь, Шурка... -- непонятно говорила она.

Полудворянин взял ее за руку.

-- Иванка, ты не думай, что я тебя брошу. Вот только вернусь с плаванья, сразу тебя разыщу, разыщу ведь... -- говорил он и вдруг подумал: что, если это плаванье -- побоку, посадить ее в лодку и назад: уток стрелять, рыбу ловить, спать вдвоем возле теплой печки -- он не сомневался, что Иванка побежит за ним хоть на край света... и с трудом подавил в себе это желание.

-- Здоров ты врать, -- засмеялась она и затворила дверь, он услышал, как щелкнул замок.

Полудворянин вышел из барака и некоторое время шагал по грязи неизвестно куда, ничего не видя перед собой, потом остановился, застегнул куртку и направился в столовую.

4

Столовая работала круглые сутки. У крыльца стоял большой крытый грузовик с утепленной кабиной. Эти машины обслуживали лесорубов на трассе. Дверь столовой была открыта, девушка-уборщица из сезонниц выметала сор. Когда Полудворянин прошел через коридор, она затерла его следы мокрой тряпкой. Просторный рубленый дом был разделен занавесками на две половины. В первой половине, собственно, и была столовая, во второй жила заведующая с сыном и кореец, ее муж. Столовая была уставлена круглыми сосновыми столами на изогнутых ножках, без скатертей, в углу блестела изразцовая печь. Из посетителей был только сторож банка, который возле печи проводил свой отпуск -- пил нечто крашеное, похожее на жидкость осьминога. Полудворянин подошел к буфету и нетерпеливо постучал кулаком по стойке. Он слышал шум воды в моечной напротив и видел женскую фигуру, отраженную в запотевшем зеркале, которое виднелось в полуотворенную дверь, но к нему долго никто не выходил, а потом вышла жена корейца с грудой мокрых стаканов на подносе. Когда она увидела Полудворянина, щеки у нее порозовели. Она быстро поставила поднос со стаканами, стянула с себя немытый халат, затолкала его под стойку и подала ему руку. Полудворянин видел, что ей очень хотелось вернуться в моечную и глянуть в зеркало, но она пересилила себя. Жена корейца была низенького роста, с полной красивой грудью, черная коса по-девичьи лежала на груди -конец косы был распущен; круглое лицо женщины с карими глазами, с темным пушком над губой казалось очень молодым, и кожа на открытых плечах была гладкая и розовая, но руки -- сухие, морщинистые, перевитые жилами -выдавали ее возраст...

-- Приехал, наконец, -- сказала она, смущенно улыбаясь и не глядя на него. -- И как тебе не скучно жить одному?

-- А чего мне скучать? -- ответил Полудворянин. -- Картошка есть, солонина, дичь всякая, теста завел целую бочку... А рубаху я себе сам выстираю...

-- Ты все умеешь, не то что мой...

-- Где он?

Она показала на занавески.

-- Валик тебя целый день ждет не дождется, -- сказала она о сыне.

-- А ты? -- в шутку спросил Полудворянин и тотчас пожалел об этом, потому что в глазах женщины, смотревших теперь прямо на него, проглянул такой голодный, неутолимый огонь, что, казалось, изменил ее лицо. Но она снова пересилила себя и ничего не ответила ему.

Полудворянин посмотрел на меню:

-- Борщ, -- сказал он, -- только...

-- Будет как кипяток, -- подхватила она. Она знала, что он любит, чтоб все было или очень горячее, или очень холодное.

-- И водку... Только не разводи бодягу, -- Полудворянин кивнул на стакан, который держал сторож банка. -- Кому не надо -- не придет, кому надо -- не заметит, -- успокоил он ее. Водку на рыбокомбинате продавать запрещалось.

-- А я не боюсь, -- ответила она и вытащила из-под прилавка темную бутылку женьшеневой водки. -- Сейчас подавать или подождешь борща?

-- Валик не спит?

-- Спит, наверное... Ты иди, а то потом будет обижаться, что не разбудил...

Полудворянин, боднув головой занавески, вошел во вторую половину. На хозяйской половине было человек десять мужчин: лесорубы, охотники, шоферы с трассы. Они сидели вокруг длинного стола и играли в польский банчок. Кореец находился среди них. Пожилой лесоруб с красным, будто обваренным лицом сидел на корточках возле топки и прикуривал от головешки, которую он держал в руках. Все мужчины были в свитерах, черные полушубки казенного образца горой лежали на полу. Банкомет с хрустом распечатал новую колоду и стал метать карты веером по кругу. Остальные, затаив дыхание, следили за ним. Кореец мял в руках злосчастную шапку -- она все еще была вывернута наизнанку... Полудворянин отодвинул еще одну занавеску -- слева от входа. За ней стояла железная кровать, и сын хозяйки спал на ней, по привычке укрывшись одеялом с головой. Везде были разбросаны игрушки -- грузовики разных размеров. Полудворянин сел на корточки и стал складывать их в одно место. Валик приподнял краешек одеяла и, не подавая голоса, сонно следил за ним темными глазищами.

-- Ах ты, лентяй, -- сказал Полудворянин, -- всегда за тебя приходится вкалывать...

-- Привез кита и курицу?

-- А как же... -- Полудворянин запустил руку в карман куртки и вытащил оттуда две статуэтки из моржового клыка.

-- Молодец, -- похвалил его Валик. Он взял статуэтки, повернулся к нему спиной и сказал, засыпая: -- Ты самый хороший, ты меня никогда не обманываешь...

Полудворянин засмеялся, и, довольный, пошел от него, и столкнулся у порога со своим приятелем -- поселковым милиционером Генкой Волынщиковым, который вступал во вторую комнату.

-- Здорово, -- Генка подал ему холодную мокрую руку. Лицо у него тоже было мокрое, с фуражки капало. -- Все играете? -- спросил он с осуждением, обращаясь к игрокам.

-- Неужто запретили по закону? -- поинтересовался краснолицый лесоруб.

Волынщиков ничего не ответил ему, вытащил из сумки платежную книжку и стал выписывать квитанцию.

-- Эти не трогай, -- сказал банкомет. -- Лексеич, рассчитайся с ним...

Краснолицый лесоруб достал бумажник и, сосчитав играющих, заплатил за всех. Генка Волынщиков дал ему взамен квитанцию, и лесоруб аккуратно сложил ее и спрятал в бумажник. Волынщиков погрел над огнем озябшие руки, потом, вместе с Полудворяниным, они вышли в столовую. На столе уже "разводил пары" борщ и стоял наполненный до краев стакан водки. Полудворянин взял с подноса еще один и отлил в него из полного стакана.