Владимир Сорокин - Роман
Красновский же, вынырнув на середине речки, поплыл по течению, шумно молотя воду.
- Что случилось, Фёдор Христофорович? - спросил Роман, хотя прекрасно понимал, что произошло, даже мог бы представить это в лицах.
- Запарил, запарил, - забормотал батюшка, - вконец запарил. Еще б малость - и служите панихиду по отцу Агафону... ox, - он всхлипнул и тяжело вздохнул.
- Чего же вы поддались?
- А как же тут, родной мой, не поддашься? Как не поддашься, когда человеком страсти такие владеют? Он же лютует, прости Господи! Ох, запарил... совсем запарил...
- Что же вы, сколько лет паритесь, а не привыкнете, - равнодушно пробормотал Клюгин, выходя из воды и не глядя на о. Агафона.
- Господи... ой. Господи... - вздохнул батюшка, и, оглянувшись, позвал слабым голосом, - Тимоша! Принеси простынь.
Через минуту явился Тимошка и накинул на плечи батюшки простыню.
Красновский с Антоном Петровичем и Николаем Ивановичем сплавали на другой берег и, вернувшись, возжелали традиционного "водяного чаепития".
К нему все давно было готово, и вскоре все, включая Клюгина, стояли по грудь в теплой, пахнущей илом и песком воде, вокруг квадратного стола, покоящегося на врытых в дно сваях. Посередине стола возвышался начищенный медный самовар, вокруг него теснились розетки с вареньями, тарелки с пирогами, плюшками и ватрушками.
"Водяной чай" всегда пивался здесь из больших фаянсовых кружек и казался особенно вкусным. Роман с удовольствием прихлебывал чудесный напиток, чувствуя, как катастрофически темнеет кругом.
Все поняли, что грозы не миновать, и пили чай торопясь, обжигаясь, а поэтому преимущественно молча. Лишь Красновский, шумно втягивая в себя чай, успевал произнести что-то восторженно-дикое.
- Эх, друзья, вот что нам надобно! Вот что сердцу русича угодно! бормотал он, - Блошка банюшку топила... адская прелесть! Адская!
- Что вы эдакое говорите, Петр Игнатьевич, - сокрушительно качал головой отец Агафон, - Бога побойтесь!
- В бане он ни Бога, ни черта не боится, - заметил Антон Петрович, с аппетитом поедая плюшку.
- В бане я - адский Наполеон! - хохотал Красновский, вздрагивая жирными покатыми плечами.
- Ох, страшное городите, - тряс мокрой бородой батюшка.
Клюгин молча пил чай, лицо его имело свое постоянное устало-брезгливое выражение.
Вдруг кругом стало совсем тихо и сумрачно. Не лаяли собаки, не слышались никакие звуки. Все, словно по команде, замерли и подняли головы. Фиолетово-серая туча была так низко, что казалось, вот-вот коснется голов. Петр Игнатьевич собирался что-то сказать, как удар грома раздался наверху. Он был глухой, раскатистый, словно выстрел из старой мортиры.
- Царица Небесная, пресвятая Богородица, помилуй нас, - торопливо закрестился отец Агафон, отчего потревоженная вода захлюпала вокруг него.
- Ничего, после грозы допьем, - решительно заключил Антон Петрович и полез из воды.
- Тимошка, снеси в предбанник! - крикнул Красновский, захватив с собой ватрушку и неловко следуя за Антоном Петровичем.
- Мерзкая погода... - пробормотал Клюгин, направляясь на берег, оступаясь и проваливаясь в воду.
Роман же, зачарованный мощью тучи, остался стоять на месте.
Второй раскат грома был резкий, словно там, вверху, чьи-то чудовищные руки расщепили и разодрали вдоль огромное дерево и обе половины его повалились на землю, отозвавшись дребезжанием в оконных стеклах.
- Рома, догоняй! - крикнул Антон Петрович, и все четверо скрылись в бане. Подбежал Тимошка, захлюпав водой, подхватил самовар и понес прочь.
Роман не двигался.
Третий удар был громче предыдущих; жалобно звякнули забытые в кружках ложечки. Роман почувствовал, как заколебалась вода.
И сразу же крупные капли стали падать все чаще и чаще, тревожа темную гладь расходящимися и смежающимися кругами; кругов становилось все больше, и вдруг стена белой воды сразу обвалилась сверху. Река словно вскипела и поднялась. Роман смотрел, как ливень хлещет по столу, играет в кружках, переполняет вазочки с вареньем, стучит по румяным пирожкам и ватрушкам. Он поднял свою кружку и отхлебнул разбавленный дождем чай. Вкус его был изумителен. Прохладные струи текли по лицу, плечам и груди. Он поставил кружку, повернулся к кипящей реке, оттолкнулся и поплыл, раздвигая рыхлую поверхность воды.
Наверху загрохотало, сзади кто-то звал его по имени, но Роман плыл в кипящей белой стихии, не обращая ни на что внимания, плыл и улыбался.
III.
Субботний ливень прошел не даром для крутояровских лесов: миновало три-четыре дня, и появились первые босоногие вестники еще одной страсти семьи Воспенниковых. Ими оказались ребятишки и бабы, набравшие по полным кузовкам молодых, только что вылезших из земли грибов.
Решено было идти в четверг, и после долгих сборов, многословных препирательств и подробных обсуждений настал долгожданный час.
Появившееся недавно солнце еще выпутывалось из объятых прохладой лип, когда Аким подогнал к дому Воспенниковых новую, набитую сеном телегу и, спрыгнув, поспешил к крыльцу, на котором стояла Аксинья с двумя корзинами упакованного съестного.
- Здорово, кума! Давай-ка! - взял Аким у нее корзины, - Где же хозяева?
- Здравствуй. Сейчас, чай, выйдут, - усмехнулась кухарка, отводя глаза от белозубой улыбки Акима.
Она была в черном сарафане с серым передником и в лаптях.
- Никак и ты собралась?
- А чаво ж! Покелича грибы полезли, надобно ухватить.
Она стала поправлять свой синий в мелкую белую крапинку платок.
- Ну и ладно. Чего дома сидеть, - заключил Аким и, снеся корзины к телеге, принялся пристраивать их.
Аксинья посторонилась и пропустила на крыльцо Антона Петровича, одетого во всю ту же крестьянскую одежду, с соломенной шляпой на голове, с корзиной в руках.
- Так, так! - он быстро спустился по ступеням, - Пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок! Карета подана! Отлично! Не развалится?
- Помилуй Бог, - качнул головой Аким, - Новехонькая, только что купил.
- Да, да, да... совсем новая телега. Я с крылечка не заметил, - согласился Антон Петрович, и, изогнувшись, выпятив вперед живот, посмотрел на небо, - Что ж, природа дарит нам чудненький денек. Лида! Поспешай, моя радость, не то боровики разбегутся!
Но вместо Лидии Константиновны на крыльце появился Роман. В отличие от дяди, он был одет слишком по-городскому - серая шляпа, замшевая куртка, кремовые брюки, заправленные в хромовые сапоги.
- Доброе всем утро! - крикнул он и легко спрыгнул с крыльца на землю.
- Экий вы красавец. Роман свет Алексеевич! - засмеялся дядя, бросая корзину в телегу и обнимая племянника, - Не боишься в лес, в таком наряде? Я вон в лаптях, по-русски! А?
Антон Петрович слегка присел и, захлопав увесистыми ладонями по коленям, запел: Эх, лапти, да лапти, да лапти мои!
Эх, лапти, да лапти, да лапти мои!
Ты не бойсь носить-тё,
Тятька новые сплятёть! Аким и Аксинья смеялись, качая головами.
- Ну вот, Антоша, с утра, да за пляску! - послышался мягкий голос тетушки.
Она стояла на крыльце - стройная, в длинном глухом зеленом платье с кружевными манжетами и воротником, с маленькой шляпкой на голове и с корзиной в руке.
- Лидочка, свет мой невечерний! - загремел Антон Петрович, воздевая кверху руки, - Поедем вместе к Берендею в гости!
- Поедемте, поедемте! - весело ответила тетушка, спускаясь вниз, - Аксюша, квас положила?
- Положила, а как ж без него? - в своей манере, вопросом на вопрос, ответила Аксинья.
- Садитесь сюды, Лидья Костатевна! - суетился Аким, расправляя своими смуглыми руками сено в телеге.
- Спасибо, Акимушка.
Сразу шесть мужских рук подхватили ее, и она оказалась в середине телеги.
- Ну, совсем как принцесса на горошине! - засмеялась тетушка.
- Не принцесса, а королева, Мария-Антуанетта, Жанна д'Арк, Елизавета Английская! - гремел Антон Петрович, целуя тетушкины руки.
- А мне кажется, тетушка, вы сейчас напоминаете боярыню Морозову, проговорил Роман, подсаживаясь на край телеги.
Воспенниковы засмеялись. Антон Петрович взгромоздился на телегу и закричал:
- Аллюр два креста! Марш, марш!
Аксинья села сзади, Аким спереди, разбирая вожжи.
- Поехали! - крикнула тетушка, и лошадь, не ожидая удара вожжой по серой спине, взяла с места.
- Куды править? - спросил Аким, когда проехали липы.
- В Мамину, наверно, Антоша? - откликнулась тетушка.
- Нет, mа cherie. В Маминой теперь весь Крутой Яр днюет и ночует. Там нам делать нечего.
- Так куда же? - тетушка обеими руками держалась за массивное плечо Антона Петровича.
- Нешто в Выруб? - пробормотал Аким.
- Нет, друзья мои! Дальше! Путем нехоженным к святоому Граалю! - пропел Антон Петрович и серьезно добавил, - На Усохи! Через бор, через Желудевую Падь. Вот каков маневр!
- Ох, далече-то как! - тихо засмеялась Аксинья.
- Круто! - весело мотнул головой Аким, - Часа за два доедем.
- За два?! - грозно воскликнул дядя, - Это ты, солдат отечества, лихой наездник говоришь мне! А ну, гони свою клячу, чтоб через час там были! Гони!
