Циньен - Александр Юрьевич Сегень
— К тебе, наверное, часто пристают.
— Случается. Ненавижу это! Особенно черти-иностранцы. Считают, раз всем поет, значит, всем дает. Наши китайцы куда более скромны и воспитанны. А эти негодяи уверены, что каждая понравившаяся им китаянка готова... Не хочу даже говорить о них. Тошно.
— А сколько у тебя было любовников?
— Не ожидала от тебя такого бестактного вопроса. А скольких ты привлек своим обаянием, милый мальчик?
— Я первый спросил.
— Не так много, как ты можешь подумать. Не мало, но и не много. Я выбираю только тех, кто мне очень нравится.
— Значит, я очень понравился?
— Ты славный паренек. Такое определение подходит тебе лучше всего. Славный паренек.
— Но я ведь еще и красив?
— Это не главное в мужчине. Мужчина может быть даже уродлив, но иметь мужское очарование. Обаяние, перед которым не любая устоит.
— Я хороший любовник?
— Ты — молодец. Наша вторая ночь, а ты неутомим. Что? Снова? Ну, иди ко мне!
* * *
22 июля 1921 года на шанхайской пристани собралось много народу, самого разношерстного: китайцы в национальных и европейских одеждах, англичане, французы, русские, даже немцы и голландцы. Все они махали руками, цветами и шляпами, встречая подплывающую «Речную красавицу». У борта парохода, повернутого в сторону пристани, среди прочих пассажиров стояли неподалеку друг от друга Мао Цзэдун, Хэ Шухэн, Мин Ли, Борис Трубецкой, Арнольд Гроссе, француженки Катрин и Николь.
— Конфуций! Иди-ка вытаскивай своего дружка из объятий певицы, — сказал Мао.
— Пожалуй, пора, — усмехнулся Мин и покинул палубу.
Трубецкой, в отличие от вчерашнего злобно-веселого, теперь пребывал в мрачном расположении духа, злясь на певицу, а еще больше на самоубийцу:
— Нет, ну каков мерзавец Лопаткин! Так испортить вечер!
— А Самсонов намеревается вставать или нет? — недовольным голосом спросил Арнольд.
— Пойду его будить. Свинство! Еще удивляемся, почему мы просрали большевикам! — выругался полковник и тоже покинул палубу.
— Куда же вчера подевался наш милый китайчонок?.. — сказала с грустью Николь.
— Как думаешь, он все вчера про себя наврал или только частично? — спросила Катрин.
Зная, где сейчас Ронг, Конфуций громко постучался в дверь каюты певицы. Именно в это же время мимо проходил Трубецкой и увидел, как открылась дверь каюты Лули, из нее выскочил растрепанный, но одетый Ронг, за спиной у которого на мгновение мелькнуло лицо красавицы певицы. Трубецкой позеленел от злости, прошел мимо, скрипнул зубами, но с усмешкой, в которой одновременно вспыхнули и злоба, и восхищение:
— Ах ты щенок!..
Сходя с трапа парохода, француженки оглядывались по сторонам, не появится ли вчерашний симпатичный китайчик. Их встречали пожилой господин, одетый с иголочки, и довольно неряшливый слуга.
— Здравствуй, папа! — Катрин и Николь с двух сторон поцеловали представительного господина и, казалось, уже забыли про китайца, но, усевшись в экипаж, напоследок стали вновь оглядываться. И вдруг увидели. Спускаясь с трапа парохода, он махал им приветливо, и они в ответ радостно помахали ему.
— Кто это? — спросил отец.
— Забавный паренек, — ответила Николь. — Между прочим, сын богатого владельца ресторана на Монмартре.
Экипаж умчался с пристани, а Ронг в компании с Мао, Хэ и Мином, спустившись с трапа, пошел навстречу некрасивой тридцатилетней женщине по имени Ван Хуэйу, одетой, как и большинство китаянок на пристани, в нарядное летнее платье, длинное и легкое.
— Здравствуйте, дорогая Ван! — почтительно обратился к ней Усатый Хэ.
— Здравствуйте! — официальным тоном произнесла встречающая. — Мне поручено размещение гостей нашей научной конференции. Прошу в автомобиль.
Четверка приехавших направилась в сопровождении встречающей к большому трипль-фаэтону. Невысокий крепенький водитель, типичный шанхаец, выскочил из-за руля, стал укладывать чемоданы гостей.
— Здравствуйте! Как доплыли? Кушали сегодня? — спросил он.
После приветствия спросить человека, кушал ли он сегодня, являлось традиционной формой вежливости.
— Познакомьтесь, это Го Леан, представитель Шанхайской организации, — представила водителя Ван Хуэйу.
— Очень приятно, Го, — стали знакомиться приехавшие. — А ты кушал?
— Кушал, большое спасибо, кушал.
Когда гости уселись, трипль-фаэтон тронулся и покинул пристань — как раз в тот момент, когда с трапа парохода спускались Трубецкой, Арнольд и Самсонов. На пристани их встречали дипломат Дубов и подпоручик Григорьев, увидев которого Самсонов, доселе хмурый, озарился радостью:
— Григорьев! Ты!
— Самсонов! Дружище!
Их судьбы были схожи, они вместе отступали с Колчаком, делили горечь поражений. Оба слыли забияками и весельчаками. Старые приятели радостно и крепко обнялись, хлопая друг друга.
— Ну, теперь, Шанхай, держись! — веселился Самсонов.
— Приветствую тебя в китайском Париже. Так с недавних пор называют этот город, — радовался приятель.
— Лучше бы мы с тобой оказались во французском Шанхае!
— Главное, что не в каком-нибудь Замухрайске.
Вскоре новоприбывшие иммигранты ехали по шанхайским улицам. Григорьев сидел за рулем «линкольна», Самсонов рядом с ним, а остальные — на заднем сиденье, где при желании можно было разместить еще одного человека, но тот человек не пожелал ехать дальше по дороге своей жизни.
— Он застрелился ночью и упал за борт, — рассказывал Трубецкой. — Видел один из матросов. Но к тому все шло. От бедняги Лопаткина ушла жена, он потерял все свое состояние, победы Красной армии подействовали на него угнетающе. Он уже давно стремился к суициду.
— Жаль беднягу, — горестно вздохнул Дубов.
— Я не жалею самоубийц, — холодно возразил полковник.
— Я тоже, — поддержал его Арнольд. — По-моему, они вырожденцы. Только вырожденец может добровольно стремиться к смерти.
— Это верно. Хотя и мне жаль бедного Лопаткина, — отозвался Самсонов.
— А мне не жаль, — сказал как отрезал Трубецкой. — Тоже мне персидская княжна!
— При чем здесь княжна? — ерепенился Самсонов. — Персиянка же не сама себе пулю в лоб пустила, ее Стенька, выродок... Кстати, может, эти косоглазые черти сами Лопаткина за борт выбросили? Почему тот негодяй смеялся над его фамилией?
— Потому что окончание на «кин» у китайцев звучит неприлично, — пояснил Дубов, давно уже работавший в Китае. — Они стараются все наши такие фамилии произносить иначе: вместо Пушкин — Пусицин, вместо Кошкин — Косицин и так далее.
— Сволочи! — скрипнул зубами Самсонов. — Они у меня еще попляшут!
— Как тут обстановка? — поинтересовался Арнольд.
— Пока
