Симпатические чернила - Патрик Модиано

— А письма до востребования, за которыми она вас посылала, кто мог их ей писать?

— Понятия не имею. Я заметил, что на конвертах был всегда один и тот же почерк… голубыми чернилами, цвет «Флорида»…

Мне подумалось, что, может быть, и не стоило сочинять такие подробности. Я хотел, чтобы он в ответ выдал мне побольше конкретики о Ноэль Лефевр. Но ничего не вышло.

— Цвет «флорида»?..

Мне вдруг показалось, что я дал ему ниточку. Но нет. Он просто не понял, что значит цвет «флорида».

— Очень светлый голубой, — сказал я.

— А эти письма приходили из Франции или из заграницы?

Он задал этот вопрос так, будто сам вел расследование.

— К сожалению, я не обращал внимания на марки.

— Если бы я знал, предупредил бы Роже, чтобы он был с ней осторожнее…

В голосе его зазвучал металл, взгляд стал жестким. Была ли такая резкая смена выражения ему свойственна или он научился ей на курсах Попеликса?

Я пытаюсь как можно точнее записать черным по белому слова, которые мы сказали друг другу в тот день. Но многие из них забылись. Сколько потерянных слов, иные вы произносили сами, какие-то слышали и не запомнили, а на другие, адресованные вам, не обратили внимания… И порой, на рассвете или поздней ночью, в памяти всплывает фраза, но вы не помните, кто нашептал ее вам в прошлом.

Он взглянул на свои часы с браслетом и резко встал:

— Мне надо идти на улицу Вожелас… Может быть, есть новости от Роже и от Ноэль…

Надеялся ли он на письма, подсунутые под дверь, как я давеча на почту до востребования?

— Я могу пойти с вами?

— Если хотите… Роже дал мне ключ от своей квартиры.

— Ноэль часто бывала в этом кафе? — спросил я.

И сам удивился, впервые назвав ее по имени.

— Да. Мы с Роже встречались с ней здесь по вечерам, когда она заканчивала работу у Ланселя. Я был так рад, что Роже женился… Знаете, между мной и Ноэль не было ни намека на соперничество из-за Роже.

Судя по всему, это признание вырвалось у него почти невольно, и я понял, что он сразу об этом пожалел, по внезапному смущению, отразившемуся в его взгляде.

Мы шли по улице Конвансьон на восток, и мне не нужно смотреть план Парижа, чтобы понять сегодня, что мы направлялись к «внутренним землям», в глубь квартала Вожирар.

— Пешком идти примерно четверть часа, — сказал он. — Ничего?

Впервые он выказал мне немного симпатии. Было ли для него облегчением пройтись не одному, а с кем-то в этот час, когда сгущались сумерки и исчезновение Ноэль Лефевр и Роже Бехавиура тяготило его больше, чем в любое другое время дня? А я думал про себя, что эта прогулка пешком с ним вдвоем поможет мне лучше понять, какой жизнью жили эти трое. Вчера, протягивая мне бланк в небесно-голубой папке, Хютте иронически улыбался: «Ваш ход, старина. Справитесь! Нет ничего лучше расследования на месте».

Мы шли мимо почты, где сегодня утром я надеялся, что мне вручат письмо, адресованное Ноэль Лефевр. Она была еще открыта. Я хотел было предложить Жерару Мураду снова подойти к окошку «До востребования». Письмо могло прийти с вечерней почтой. Но я вовремя удержался. Лучше будет зайти туда одному на днях. Действительно, ни к чему было вовлекать этого типа слишком глубоко в мои поиски. Теперь это было наше с Ноэль Лефевр личное дело.

— В общем, — сказал я ему, — ваша жизнь ограничивалась этим кварталом?

Я пытался выяснить, какие места они посещали втроем, с какими людьми знались.

— Днем — нет. Мы встречались по вечерам.

— А вы тоже живете здесь?

— Да, в студии на набережной Гренель. Рядом с дансингом, мы ходили туда, Ноэль очень нравилось это место.

— Дансинг?

— Дансинг «Марина» на набережной. Правда, мы никогда не танцевали, ни я, ни Роже.

Меня удивили эти слова, сказанные очень серьезным тоном.

— Вы никогда не танцевали?

Кажется, в моем тоне прозвучала ирония. Но ему явно было не до смеха. Я решил, что дансинг «Марина» ему не нравился.

— Роже был знаком с управляющим… Ноэль никогда вам не говорила?

Он задал этот вопрос так, будто затронул деликатную тему.

— Нет, никогда… Я ведь уже сказал, Ноэль не говорила со мной о своей личной жизни… только о пустяках. Об Аннеси, например, который мы оба знали.

Он, кажется, вздохнул с облегчением. Возможно, он упомянул этот дансинг и его управляющего, чтобы прощупать почву, выяснить, не поделилась ли Ноэль Лефевр со мной чем-то компрометирующим.

— Роже познакомился с управляющим, когда работал в той компании грузовых перевозок… вот… вот и все.

Я чувствовал, что не стоит и пытаться выведать у него подробности. Он не ответит.

Остаток пути мы шли рядом молча. Чтобы запомнить несколько имен, которые он назвал в связи с Ноэль Лефевр, я повторял их про себя: Роже Бехавиур, Лансель, дансинг «Марина»… Этого было недостаточно. Нужны еще детали, на первый взгляд не связанные друг с другом, пока не будут собраны многочисленные детали пазла. И тогда останется только сложить их вместе, чтобы на свет появилась хотя бы приблизительная картинка.

— Здесь мы можем срезать путь, — сказал он.

Мы дошли до середины улицы Оливье-де-Серр, и он указал мне на тупик между домами. По прошествии времени мне кажется, что проулок был обсажен деревьями, а между булыжниками мостовой проросла трава. Сегодня он видится мне сельской дорогой, может быть, потому что было темно. Мы пересекли двор и вышли через ворота на улицу Вожелас.

Три маленькие комнаты на первом этаже. Окно одной выходило на улицу. Занавески не были задернуты, и любой прохожий мог увидеть нас с Жераром Мурадом. Иногда в моих снах этим прохожим бываю я. Прошлой ночью, наверно, потому что днем я написал предыдущие страницы, я снова шел по сельской дороге между домами. Окно квартиры светилось. Прижавшись лбом к стеклу, я увидел, откуда шел свет: дверь в соседнюю комнату была приоткрыта. Забыли потушить ночник? Я поднял руку, чтобы постучать в стекло, и проснулся.

Мы были в самой маленькой комнате окном во двор. Жерар Мурад зажег лампу на низком столике. Эта комнатка, должно быть, служила гостиной. Диван и два кожаных кресла.

— В шкафу осталась кое-какая одежда Ноэль, — сказал Мурад. — А