Борис Зайцев - Ариадна
Лапинская. — Ужасно смeшной дяденька тутъ сейчасъ былъ. Дарья Михайловна косарямъ водки подноситъ, ну, какъ онъ усы обтиралъ, и такiе серьезные-серьезные глаза, закинулъ голову, водка буль-буль, крякнулъ и огурчикомъ заeлъ. Пресмeшной.
Полежаевъ. — Можетъ быть… мнe взглянуть на покосъ?
Лапинская. — Только тебя и недоставало. Да что это, право, здeсь всe работать собираются? Прямо рабочая артель. И мы съ Дарьей Михайловной варенье варили… вонъ тамъ у ней такая печурка устроена на воздухe…
Игумновъ (точно проснулся). — Варенье варили?
Лапинская (взглядываетъ чуть съ усмeшкой). — Да, мой ангелъ. Крыжовенное. Ваше любимое. Дабы зимой доставить вамъ скромное деревенское развлеченiе.
Полежаевъ. — Ты Арiадны не видала?
Лапинская. — Ну, твоя Ар-рiядна… Я ужъ и не знаю, гдe она теперь. Съ полчаса назадъ заeзжалъ этотъ генеральскiй юноша… на автомобилe. И тотчасъ они сцeпились. Ils étaient sur le point de поругаться. Арiадна непремeнно хотeла сама править. А онъ говоритъ: это вздоръ, вы не умeете. Ну, и она ему вдесятеро. Такъ что дeло пошло на ладъ.
Полежаевъ. — Да ужъ она выдумаетъ. (Уходитъ).
Лапинская. — Му-удритъ Арiадна. Послeднiй разъ у генерала бутылку шампанскаго вылакала. Назадъ eдемъ, она говоритъ: «Хочешь, сейчасъ подъ машину выброшусь?»
Игумновъ (какъ бы выходя изъ задумчивости). — Вы сказали: ангелъ мой. Какъ…
Лапинская. — Это я нарочно. Въ шутку, Сергeй Петровичъ.
Игумновъ. — За идiота меня считаете… Разумeется, понимаю. И все же…
Лапинская. — Ахъ, ничего не за идiота. Просто я все острю, острю. И что это, правда, со мной такое?
Игумновъ. — Вамъ захотeлось посмeяться. Больше ничего.
Лапинская (какъ бы про себя). — Да, на самомъ дeлe, чего это я все острю?
Игумновъ (улыбаясь). — Все равно. Разскажите, какъ варенье варили.
Лапинская. — Это глупо. Варили и варили. Ничего интереснаго.
Игумновъ. — Полоумiе! Нeтъ, позвольте, почему же по утрамъ, когда я прохожу подъ окномъ, гдe вы спите, то снимаю шляпу, и кланяюсь, съ идiотическимъ видомъ? И въ душe у меня звонъ въ колокола?
Лапинская (свиститъ, какъ мальчишка, сквозь зубы). — «Честь имeю васъ поздравить со днемъ вашихъ именинъ».
Игумновъ. — Начинаетъ разводить.
Лапинская. — Хорошо, другъ мой, я васъ понимаю. Я сама такая же шальная, когда влюблена.
Игумновъ. — Вы и сейчасъ влюблены. Въ кого? Въ кого вы влюблены?
Лапинская. — Oh-la-la!
Игумновъ. — Свистите, острите, издeвайтесь сколько угодно, запускайте французскiя слова, все равно, вы такъ же очаровательны и знаете это, и, какъ настоящей женщинe, вамъ нравится, что около васъ человeкъ пропадаетъ.
Лапинская. — И вовсе не очень нравится.
Игумновъ (рeзко). — Отъ кого письма получаете? Почему все время…
Лапинская (спокойно). — Отъ друга.
Игумновъ. — Да, ну…
Лапинская. — И какъ допрашиваетъ строго! Прямо помeщикъ съ темпераментомъ.
Игумновъ (глухо). — Глупо, до предeла. Разумeется, какъ болванъ себя веду. (Помолчавъ). Въ Москвe вы будете разсказывать прiятельницамъ, какъ лeтомъ въ васъ влюбился мужланъ и приревновалъ… ха… скажите, пожалуйста, какой чудакъ! Комическая фигура…
Лапинская. — Ничего не буду разсказывать. Совершенно не буду.
Игумновъ. — Во всякомъ случаe, должны. Да и правда, смeшно. Жилъ-былъ человeкъ. Попробовалъ то, другое, женился на скромной дeвушкe, поповнe…
Лапинская. — Только не впадайте въ сантиментальное восхваленiе жены…
Игумновъ. — Получилъ крошечное имeньице, и погрузился въ молочное хозяйство, въ жмыхи, сeялки, клевера.
Лапинская. — И преуспeлъ.
Игумновъ. — Преуспeлъ.
Лапинская. — Нивы его стали тучны, овцы златорунны. Житницы…
Игумновъ. — Все перебиваете.
Лапинская. — И вотъ предстала предъ нимъ дeва изъ земли Ханаанской, собою худа и плясовица, и многимъ прельщенiемъ надeлена. Онъ же захотe преспать съ нею. Однимъ словомъ… ну, дальше я не умeю. Только ничего не вышло. Лишь себe напортилъ.
Игумновъ. — Вотъ именно. А она укатила, все такая же счастливая, веселая.
Лапинская. — Ошибка! Она уeхала, и все попрежнему не знала… одного не знала…
Игумновъ (кротко). — Кого бы еще въ себя влюбить.
Лапинская (смотритъ на него внимательно и какъ бы съ грустью.) — Она не знала, любитъ ее другъ, или не любитъ?
Игумновъ. — Конечно, любитъ.
Лапинская (совсeмъ тихо.) — А она сомнeвалась. И все острила, все дурила…
Игумновъ. — Она была… прелестная.
Входитъ Дарья Михайловна.
Дарья Михайловна (раскраснeлась отъ варки варенья, голова повязана платочкомъ, сверхъ платья передникъ. Въ рукахъ держитъ блюдечко). — А вы-таки сбeжали, Татьяна Андреевна. Не дождались вишенъ, да и крыжовникъ безъ васъ дошелъ. Боялись, что пожелтeетъ. А видите, какъ прелесть. Смотри, Сережа, прямо зеленый, точно сейчасъ съ вeтки. (Протягиваетъ блюдце съ горячимъ еще вареньемъ.)
Игумновъ. — Зам-мeчательно!
Лапинская (беретъ ложечку). — Я люблю сладости. Можно?
Дарья Михайловна. — Пожалуйста.
Лапинская быстро и ловко смахиваетъ въ ротъ все варенье.
Игумновъ (смeется). — Только мы его и видeли. Ничего не оставила?
Лапинская. — Что жъ на него смотрeть.
Игумновъ. — Цо-ппъ! И пустое блюдечко.
Дарья Михайловна. — Какъ ты странно говоришь. Будто упрекаешь Татьяну Андреевну. Я затeмъ и принесла, чтобы пробовали.
Игумновъ. — Да, странно. Конечно, странно. (Смотритъ въ сторону.)
Дарья Михайловна (садится). — Тутъ такое мeсто красивое, посидeла бы, да некогда. Мужики говорятъ, нынче молодого сада не выкосить. Трава буйна. И понятно, просятъ еще водки. (Игумновъ молчитъ.) Да, забыла тебe сказать: заeзжали изъ лавки, отъ Сапожкова, въ среду теленка рeжутъ, предлагаютъ телятины. Что жъ, по-твоему, взять?
Игумновъ (не сразу). — Какъ знаешь.
Дарья Михайловна. — Теленокъ хорошiй, поеный. Это ужъ я знаю. А у Аносова опять Богъ знаетъ что дадутъ. Какъ ты посовeтуешь? (Игумновъ молчитъ.) Сережа, ты слышишь?
Игумновъ. — Слышу.
Лапинская. — Ну что жъ, вамъ русскимъ языкомъ говорятъ, брать у Сапожкова или нeтъ?
Игумновъ (рeзко встаетъ). — Да ну ихъ къ чорту, всeхъ вашихъ Сапожковыхъ, Телятниковыхъ, Собачниковыхъ.
Дарья Михайловна. — Чего же ты…
Игумновъ. — Мнe это надоeло. Понятно? Смертельно надоeло. Покупайте телятину, баранину, свинину, я пальцемъ не пошевельну. (Уходитъ.)
Дарья Михайловна. — Разсердился! Что такое? (Смущенно.) Правда, какой нервный сталъ. Изъ-за пустяка вспыхиваетъ…
Лапинская. — Эти великiе визири всe такiе.
Дарья Михайловна. — Какiе визири?
Лапинская. — Ну, мужья. Воли много забрали.
Дарья Михайловна. — У Сережи, правда, характеръ горячiй, но всегда онъ былъ добръ со мной. А послeднее время… Такъ непрiятно. Ему будто все скучно, апатiя какая-то. Говоритъ, мы здeсь страшно опустились.
Лапинская. — Всe они жалкiя слова говорятъ.
Дарья Михайловна. — Конечно, здeсь не столица… И многаго ему нехватаетъ. Онъ очень музыку любитъ… Теперь его интересуетъ новые танцы, вотъ, какъ вы танцуете.
Лапинская. — Наши танцы всe ф-ф, мыльный пузырь.
Дарья Михайловна. — Я его даже понимаю. Да что подeлать? Мы не можемъ жить въ городe.
Входятъ Машинъ и Полежаевъ.
Машинъ. — Прямо, знаете, Леонидъ Александровичъ… надо бы сказать… посовeтовать. (Кланяется Лапинской, Дарьe Михайловнe.)
Полежаевъ. — Иванъ Иванычъ недоволенъ…
Машинъ (дамамъ). — У меня въ жнеe шестеренька поизмоталась… думаю, у сосeда не нашлось бы. Только, на московское шоссе выeзжаю, изъ-за поворота… да… автомобиль. Вороненькiй мой въ сторону, дрожки совсeмъ было набокъ… я-то удержался, все же. Помиловалъ Богъ.
Дарья Михайловна. — Чей же это автомобиль?
Машинъ. — Генераловъ, какъ есть… генераловъ. И такъ, знаете ли, мчался… просто пыль… тучей. Точно бы мнe показалось — Арiадна Николаевна за управляющаго. Молодой же человeкъ этотъ, господинъ Саламатинъ, сзади, на сидeньe.
